Путеводитель потерянных. Документальный роман

«Дорогая Лена! Вы не можете себе представить, что произошло! Весной я поместил в „Терезинском вестнике“ письмо о розыске родственников Бедржиха Майера. В один из июльских дней раздался телефонный звонок, Гунила сняла трубку – это был Бедржих, Бедя, мой дядя!!! Впервые после почти что 60 лет… Ему 90 лет, он еще в силах писать картины и учить рисованию стариков в доме, где он живет. Он женат, жену зовут Хана. Их адрес в Герцлии: ул. Анны Франк, 2. В ноябре мы с женой и дочерью будем в Израиле. И вместе пойдем знакомиться с Бедей! Так что чудеса все еще не исчезли из этого мира, в огромной мере их явление связано с Вами, вся эта череда чудесных приключений началась с выставки. Лавина сюрпризов!»

***

В профиль Бедя похож на кондора. Лицо в глубоких морщинах, кожа как растрескавшаяся земля, зелено-голубые глаза и огромный, как горный хребет, нос. На левом ухе с вытянутой мочкой – слуховой аппарат. Этим ухом Бедя слышит. Хана, пожилая статная красавица, ставит на стол торт. Бедя счастлив, он смотрит на племянника и повторяет: «Я его по ушам узнал! Он и в детстве был лопоухим!»

«20.11.1996. Дорогие Елена и Сергей! Вернувшись в холодную Швецию, мы тоскуем по вашей теплой солнечной стране. Но будьте уверены, мы скоро приедем снова!

Встреча с моим дядюшкой – одно из самых невероятных событий моей жизни. Этот старик настолько полон жизни, невероятная натура! Я люблю его теперь как своего отца, они так похожи! Я наслаждался каждой минутой, проведенной с ним и Ханой. Надеюсь, и он был доволен. Кровь – не водица. Жаль, что у них нет своих детей. Мне понравились его картины, как и вам, верно? Бедя подарил мне портрет моего отца, фото бабушки и золотые часы дедушки. Теперь они перейдут в наследство моему сыну Лео Третьему…»

***

Мы с Бедей влюбились друг в друга в тот момент, когда я попросила его показать картины, а он ответил, что стриптизом не занимается. Однако искус оказался сильней, и он повел меня в класс, где преподавал старикам живопись. Там, в каморке, и были спрятаны его картины. Чешский экспрессионизм, шагаловская яркость – трагизм за шутовской маской. Бедя рисовал пальцами. Лепил свои бутерброды из сновидений… Мир непостижим, человек непостижим, все тайна…

Я уговорила оператора Фиму съездить со мной в Герцлию. Пока бесплатно. Деньги я в любом случае найду, но снимать надо сейчас.

Бедя, потрясенный тем, что его наконец кто-то заметил и оценил, был согласен на все. На наших глазах он зачерпывал пальцами ультрамарин – Хана обеспечила его этой краской на долгие годы, и надо было ее оприходовать, – вытирал руки о фартук, щурился, хмыкал.

– Между пальцами и красками – свой диалог, борьба, поединок. Краски сами знают, где их место. Если случайно попадут не туда, их как ветром сдует с картины. У красок своя жизнь, своя душа… вкус. Красная – соленая кровь, желтая – солнце, свет, обольстительность… Я люблю контрастные цвета, они дерутся меж собой, и эта драка неожиданно приводит к гармонии: смотри, золотой Иерусалим – и огромное зеленое солнце, а тут вот красная кошка с зелеными когтями… Не знаю, что творится в душе. Узнаю, только когда беру в руки краски. Они меня оголяют. Выворачивают наизнанку. Мои картины – это я настоящий. А кому я нужен настоящий?

– Прикройся!

Бедя обмакнул пятерню в белую краску, шлепнул ею по нарисованному лицу, указательными пальцами убрал излишки с краев. Пара движений – и лицо скрыто под маской.

«Описать Бедю можно, лишь прибегнув к лексикону геологов и геодезистов: ущелья, карстовые разломы, трещины обезвоженной почвы, носовой хребет…» – этот словесный портрет я нашла в отзыве посетителя выставки «Билет на пароход в рай». Бедины глаза, зелено-голубые, слезящиеся, похожие на выпуклые линзы старинных телевизоров с их туманными видениями, – в отзыве не отмечены. Фотография этого передать не может.

Возвращаясь домой, я переписывала с кассет Бедины рассказы.

«Брат был личностью артистической. Он был поглощен архитектурой и всегда строил что-то из ряда вон выходящее, нечто футуристическое. На вилле режиссера Авербуха на Барандове были черный линолеум и лестница из стекла, это я хорошо запомнил. Авербух, малорослый еврейский толстячок, шикарно танцевал. При этом у Лео, как мне кажется, был роман с его женой. В тридцать восьмом они уехали в Америку и оттуда выслали Лео приглашение. Но тот ни за что не хотел уезжать из Праги. Ни за что. „Я останусь последним евреем Праги. Пусть меня возят в клетке и всем показывают – вот он, последний еврей Праги“.

До второго класса я рисовал скверно. „Взял бы рисунок у брата, получил бы грамоту“, – жалел меня учитель. В четвертом меня прорвало. Учитель был восхищен: „Этот жиденок творит чудеса!“