Путеводная Звезда неизведанного

Все это вовсе не означает, что мы считаем «приращением» истины всякую аксиому, признанную академиями. Примерами здесь могут служить эволюция и современная теория Нэсмита – фантасмагорическая трансформация солнечных пятен. Сначала сэр Уильям Гершель видел в них обитателей солнца, прекрасных и гигантских ангелов. Сэр Джон Гершель, сохраняя благоразумное молчание об этих небесных саламандрах, разделил мнение старшего Гершеля, что солнечный шар это не более чем прекрасная метафора, майя, – провозглашая таким образом оккультную аксиому. Солнечные пятна нашли своего Дарвина среди астрономов самого разного уровня. Их с равным успехом принимали за планетарных духов, солнечных человечков, столбы вулканического дыма (зародившегося, вероятно, в мозгах академиков), непроницаемые облака и, наконец, тени в форме листьев ивы (теория ивового листа). В настоящее время бог Соль деградирует. Если послушать людей науки, он окажется ничем иным, как гигантским скоплением углей, все еще раскаленным, но угасающим в очаге нашей маленькой планетарной системы.

То же самое происходит и с теориями, публикуемыми членами Теософского общества, когда их авторы, хотя они и принадлежат к теософскому братству, никогда не изучали истинных эзотерических доктрин. Такие теории никогда не могут быть ничем иным, кроме как просто гипотезами; они лишь окрашены лучом истины, но в остальном погружены в хаос фантазии, а зачастую и бессмыслицы. Тем не менее, выуживая их из общей массы и сравнивая друг с другом, можно с успехом извлекать философскую истину даже из этих идей. Ибо следует хорошо усвоить, что помимо того, что делает обычная наука, теософия исследует обратную сторону любой возможной истины. Она тестирует и анализирует каждый факт, полученный физической наукой, отыскивая самую суть и конечное, оккультное строение в любой космической или физической манифестации, будь она в сфере этики, разума или материи. Одним словом, теософия начинает свое исследование там, где материалисты его заканчивают.

«Значит, то, что вы нам предлагаете – это метафизика?» – вероятно последует возражение. – «Почему же вы не сказали этого сразу?»

Нет, это не метафизика в общепринятом смысле этого слова, хотя она и играет иногда эту роль. Концепции Канта, Лейбница и Шопенгауэра принадлежат к области метафизики, как и теории Герберта Спенсера. И все же при изучении последней не помогут воздыхания о Даме Метафизике, танцующей на бал-маскараде академических наук, украсившей себя фальшивым носом. Метафизические системы Канта и Лейбница – о чем свидетельствуют его монады – намного выше метафизики наших дней, подобно тому, как воздушный шар в облаках выше тыквы на лежащем внизу поле. Тем не менее, этот шар, сколь бы он ни был выше тыквы, все же является слишком искусственным, чтобы служить носителем Истины оккультных наук. Последнюю можно уподобить богине, слишком откровенно декольтированной, чтобы соответствовать вкусам наших скромных и благопристойных ученых. Метафизика Канта научила ее автора, без малейшей помощи со стороны современных методов или совершенных инструментов, идентичности по строению и сущности между солнцем и планетами; и Кант утверждал это, тогда как даже лучшие астрономы на протяжении первой половины этого века продолжали это отрицать. Но та же самая метафизика не смогла открыть ему истинную природу этой сущности, оказав ему помощь не больше, чем современная физика, несмотря на яркие гипотезы последней.

Таким образом, теософия, или, скорее, оккультные науки, которые она изучает, это нечто большее, чем просто метафизика. Она является, если позволительно использовать здесь удвоение термина, мета-метафизикой, мета-геометрией, и т. д., и т. д., или универсальным трансцендентализмом. Теософия целиком отвергает свидетельство физических органов чувств, если последние не основываются на данных, предоставленных психическим и духовным восприятиями. Даже в случае наиболее высокоразвитого ясновидения и яснослышания, их конечное свидетельство должно быть отвергнуто, если под этими терминами не имеется в виду `o Ямвлиха, или экстатическое просветление, Плотина и Порфирия. То же самое верно и в отношении физических наук; свидетельство разума о земном плане, как и в случае пяти наших чувств, должно получить imprimatur [одобрение, лат. ] шестого и седьмого чувств божественного эго, прежде чем этот факт будет принят подлинным оккультистом.

Официальная наука слышит наши слова и – смеется над ними. Мы читаем ее отчеты, мы видим апофеоз мнимого прогресса, ее великие открытия, – многие из которых, еще больше обогащая ограниченное количество тех, кто и без того богат, повергают миллионы бедных в еще более ужасающую нищету, – и предоставляем ее самой себе. Но, понимая, что физические науки ни на шаг не приблизились к познанию подлинной природы первичной материи со времен Анаксимена и ионийской школы, мы смеемся в ответ.