Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию

Г-н де Монтень, поскольку на следующий день было воскресенье, с утра осмотрел несколько церквей, в том числе у католиков, которых тут много, и повсюду нашел службу весьма хорошо проведенной. Здесь имеется шесть лютеранских и шестнадцать пасторов; две из шести захвачены у католиков, четыре построены ими самими. Одну он видел этим утром, она выглядит как большой зал какой-нибудь коллегии: ни изображений, ни органа, ни креста[194]. На стене много изречений на немецком, отрывки из Библии; две кафедры, одна для священнослужителя, который читает проповедь, а под первой – вторая для того, кто руководит пением псалмов. На каждом стихе они ждут, чтобы он задал тон следующему; но поют вразнобой, кому как заблагорассудится, заглушая друг друга. После этого пастор поспешил к алтарю, где прочитал много молитв по книге, и на некоторых молитвах народ вставал, складывал руки и низко кланялся во имя Иисуса Христа. Закончив читать с непокрытой головой, он положил на алтарь салфетку, поставил туда кувшин и соусник с водой. Некая женщина, за которой следовала дюжина других, предъявила ему спеленутого ребенка с открытым лицом. Пастор трижды обмакнул пальцы в соусник и побрызгал на лицо ребенка, сказав несколько слов. Когда это было сделано, к ним приблизились двое мужчин, и каждый прикоснулся к ребенку двумя пальцами правой руки: пастор что-то сказал им, и все.

По выходе г-н де Монтень заговорил с этим священнослужителем. Пасторы здесь не касаются никакого церковного дохода, Сенат платит им публично; в этой одной церкви народу было гораздо больше, чем в двух-трех католических. Мы не увидели ни одной красивой женщины, их платья весьма отличаются одно от другого; зато среди мужчин трудно отличить дворян, тем более что тут люди всякого рода носят бархатные шапочки и все со шпагой на боку.

Мы поселились в гостинице под вывеской с изображением дерева, которое в этой стране называется linde[195], примыкающей к дворцу Фуггеров[196]. Один из этого рода несколько лет назад умер, оставив своим наследникам два миллиона полновесных французских экю; а эти наследники стали постоянно давать здешним иезуитам за молитвы о его душе тридцать тысяч флоринов, к чему те очень быстро привыкли[197]. Сказанный дом Фуггеров крыт медью. Обычно дома тут гораздо красивее, больше и выше, чем в любом городе Франции, а улицы гораздо шире; он [г-н де Монтень] нашел, что Аугсбург размером с Орлеан.

После обеда мы пошли посмотреть, как фехтуют в общественном зале, где было очень многолюдно, и там платят за вход, как в балаган к фиглярам, и, кроме того, там сиденья – простые скамьи. Сражались кинжалом, шпагой в обеих руках, палкой о двух концах, бракемаром[198]; а потом в месте еще более восхитительном, чем в Шаффхаузене, видели соревнования с призом по стрельбе из арбалета и лука.

Вернувшись оттуда к городским воротам и въехав через них в город, мы увидели, что под мостом, где нам пришлось проехать, проложен большой канал, куда вода попадает из-за городских стен и течет дальше по деревянному мосту над городским рвом, который наполнен речными водами[199], а под этим мостом ходят люди. Вода этого канала вертит множество колес, приводящих в действие насосы, которые по двум свинцовым трубам качают воду из источника, довольно низкого в этом месте, на самый верх башни по меньшей мере пятидесяти футов высоты. Там она изливается в большую каменную емкость, и из этой емкости по многим желобам стекает вниз, и оттуда распределяется по городу, в котором благодаря этому единственному средству полно источников воды. Частным людям, желающим приобрести такой отвод для себя лично, это дозволяется, надо только заплатить городу двести флоринов сразу или назначить ему десять флоринов ренты. Уже сорок лет, как тут пользуются этим прекрасным устройством.

Бракосочетания католиков с лютеранами тут – обычное дело, и тот, кто этого больше желает, подчиняется закону другого; и таких браков множество: наш хозяин был католиком, а его жена – лютеранка. Они чистят стекла метелкой из щетины на длинной палке. Говорят, что здесь имеются очень красивые лошади за сорок – пятьдесят экю.