Путевые картины

ПУТЕВЫЕ КАРТИНЫ (Reisenbilder)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Путешествие по Гарцу (Die Harzreise) 1824

Постоянна только переменчивость; устойчива только смерть. Каждое биение сердца ранит нас, и жить — значило бы вечно истекать кровью, если бы не существовало поэзии. Она дает нам то, в чем отказала природа: золотое время, которое не ржавеет, весну, которая не отцветает, безоблачное счастье и вечную молодость.

Берне*

Сюртуки, чулки из шелка,
С тонким кружевом манжеты,
Речи льстивые, объятья, —
Если б сердце вам при этом!

Если б сердце в грудь вложить вам,

В сердце чувство трепетало б, —
Ах, до смерти мне противна
Ложь любовных ваших жалоб!

Я хочу подняться в горы,

Где живут простые люди,
Где свободно ветер веет
И легко усталой груди.

Я хочу подняться в горы,

К елям шумным и могучим,
Где поют ручьи и птицы
И несутся гордо тучи.

До свидания, паркеты,

Гладкие мужчины, дамы,
Я хочу подняться в горы,
Чтоб смеяться там над вами.

Город Геттинген, знаменитый своими колбасами и университетом, принадлежит королю Ганноверскому и располагает девятьсот девяносто девятью очагами, различными церквами, одним родовспомогательным заведением, одною обсерваториею, одним карцером, одною библиотекою и одним городским погребком, где пиво превосходное. Протекающий здесь ручей именуется «Лейна» и служит летом для купанья; вода в нем очень холодна, и местами он столь широк, что Людеру* в самом деле пришлось сильно разбежаться, когда он перепрыгнул через ручей. Сам город очень красив и нравится больше всего, когда обернешься к нему спиною. По-видимому, он построен очень давно; по крайней мере, помнится, еще пять лет назад, когда я поступил в университет и вскоре затем был исключен*, он имел все тот же серый старчески-умный вид и был переполнен педелями, пуделями, диссертациями, thés dansants[1], прачками, компендиумами, жареными голубями, гвельфскими орденами, церемониальными каретами, головками для трубок, гофратами, юстицратами, релегационсратами[2], профессорами и всякими чудесами. Некоторые утверждают даже, будто город построен во время переселения народов, а каждая отрасль немецкого племени оставила там по одному необузданному своему отпрыску, откуда и происходят вандалы, фризы, швабы, тевтоны, саксы, тюрингенцы* и т. д., каковые и посейчас слоняются в Геттингене ордами по Вендской улице, различаясь цветами шапок и трубочных кисточек; они вечно дерутся на полях кровавой брани Разенмюле, Риченкруга и Бовдена*, пребывая в нравах своих и привычках все еще среди эпохи переселения народов и управляясь частью своими вождями, именуемыми главными петухами, частью древним сводом законов, именуемым Komment и заслуживающим места в legibus barbarorum[3].

В общем жители Геттингена делятся на студентов, профессоров, филистеров и скотов, каковые четыре сословия, однако, далеко не строго различаются между собою. Сословие скотов — преобладающее. Слишком долго пришлось бы перечислять здесь имена всех студентов и всех профессоров, ординарных и не ординарных; к тому же в данный момент не все студенческие имена сохранились в моей памяти, а среди профессоров есть еще и вовсе не имеющие имени. Число геттингенских филистеров должно быть очень велико: их — как песку или, лучше сказать, как грязи на берегу моря; поистине, когда я утром увидал их у двери академического суда, с грязными лицами и белыми счетами, я не мог понять, как это бог натворил столько дряни.