Гейне застал Италию в состоянии, которое сложилось там после Венского конгресса. Страна вернулась к своей прежней раздробленности, распалась на восемь обособленных государств. Ломбардо-венецианская область отошла к Австрии, влияние Австрии ощутимо сказывалось и в других государствах Италии, герцогства Парма и Лукка прямо зависели от венского правительства, в королевстве обеих Сицилий реставрированная власть испанских Бурбонов держалась с помощью австрийских штыков. Италия страдала и от собственной национальной разорванности и от владычества иноземцев. Вместе с Реставрацией замедлилось изживание в Италии феодально-крепостнических отношений, господство в социальной и политической жизни вернулось к феодальным синьорам и к католическому духовенству. Тайные общества карбонариев, зародившиеся еще во времена господства Наполеона над Италией, боролись за государственное единство страны и против австрийской тирании. Когда Гейне приехал в Италию, там были сильны национально-патриотические настроения. В недавнем прошлом Италия пережила опыт нескольких восстаний: в Неаполе и в Сицилии — в 1820 году, в Пьемонте — в 1821 году. Движение 1820–1821 годов распространилось и на ломбардо-венецианскую область, где возникали карбонарские заговоры. Священный союз подавил итальянскую революцию, послав против восставших австрийские войска. Италия претерпела жесточайший контрреволюционный террор, но тем не менее восставшие показали пример, что можно и должно бороться с Реставрацией, и национальное движение только усилилось после всех карательных мер, на него обрушенных. Гейне во многих абзацах своих итальянских глав прямо говорит о политических делах Италии, в одном — исключенном из текста «Города Лукки» — отрывке он рассказывает о молодом карбонарии в цепях, под стражей у двух жандармов.
Повсюду и всегда Гейне отмечает австрийцев, рассыпанных по городам Италии, всюду и всегда напоминает, что Италия, собственно, подвергнута режиму оккупации. Описанная у Гейне Италия предстает как бы в рамках неволи, едва ли не везде и всюду итальянцы окружены у Гейне австрийскими солдатами. Мы почти не слышим на страницах Гейне политических речей, Гейне много и увлекательно рассказывает о живописной и праздничной народной жизни Италии, но в глубине итальянских картин Гейне скрывается накопляемое годами народное негодование против гонителей и угнетателей, угадывается колоссальная народная энергия, готовая не сегодня-завтра снова выказать себя в революционно-освободительных действиях. Энергия эта ощущается повсюду, она притаилась даже в недрах семейства забавного и плутоватого трактирщика в городишке Ала (см. главу XXII). Эту энергию гнева и сопротивления больше всего Гейне ценит в итальянцах, и ее-то он ставит в пример немцам, слишком покорно переносящим положение, предписанное их правителями. Немецкий писатель в «Путевых картинах» высказывается против немцев — оккупантов Италии, он всецело на стороне итальянского народа, добивающегося своего освобождения. Это было проявлением подлинного интернационализма. Мало того: Гейне хочет увлечь немцев образцами революционного самосознания и героизма, наблюдаемого им в Италии, он хочет объединить немцев и итальянцев против их общего врага, уже давно сплотившего собственные силы, — против Священного союза. «Чайльд-гарольдовская» тема революционного братства народов нигде не звучит так ярко в «Путевых картинах», как в итальянских главах. Интернациональные симпатии Гейне имеют корнем своим национальные немецкие интересы, — Гейне ищет в итальянцах друзей, союзников, учителей в народно-освободительной борьбе. Стендаль с раздражением писал о созерцательном, безразлично-любопытствующем отношении старых немецких авторов к мировой истории и к жизни зарубежных для них народов:
«Немец, вместо того чтобы все переносить на себя, целиком переносит все на других. Читая историю Ассирии, он ассириец; он испанец и мексиканец, когда читает приключения Кортеса. Когда он пускается размышлять, весь мир прав в его глазах; вот почему он может грезить двадцать лет сряду и не прийти ни к какому решению»