Путевые заметки

Снаружи дома кажутся грязными, но, когда войдешь внутрь, больше уже выйти не хочешь, ибо дома [здесь] похожи на [дома] Халеба – превосходные, с крышей, разноцветные и с теремами. Горожане очень зажиточны и благопристойны; садясь за ужин, не пьянеют, не говорят много, но [держатся] кротко и спокойно, ибо все они начитаны, знатоки томара и даровиты; и разговор, и торговля и беседа – все ведется вежливо и со знанием; говорят они на грабаре и высоким стилем. Сами они величавы, высоки ростом и сильны подобно джульфинцам и полякам, так что человеку приятно на них смотреть. Ныне там находятся армянские Афины. Даже маленькие дети учены и даровиты, постоянно допытываются и исследуют [что-либо]. Дети помавают рипидой и бьют в кимвалы так сладко [звучно] и внимательно, как в других странах и священник не умеет.

Город изобилует товарами и фруктами, но особенно хороши и сладки дыни, большие, желтые и длинные, так что их даже везут хондкару в качестве пешкаша. Из них готовят на масле сладкое пирожное. Очень вкусен шашлык из дынь. Славятся пача Токата, яичница Халеба и хлеб - чахал Харберда. Слава Создателю богу! Там, как и в Мсыре, сидит беглербек, находится главный престол сирийского патриарха; имеется большая кафедральная церковь, которая зовется Мариам. Там же престол армянского [епископа].

Солнцепоклонники

За Мардинскими воротами [Амида] мы увидели капище; сказали, что это молельня солнцепоклонников[250] и что раньше в каждый канун воскресенья они, собравшись там, до вечера ели, пили, а когда темнело, зажигали свет, немного молились, затем, погасив огонь, словно животные с бесстыдными и распутными лицами блудили друг с другом, отцы совокуплялись с дочерьми, братья с сестрами, а матери с сыновьями, как во времена идолопоклонства. Когда об этом дали знать беглербеку, он позвал их, ибо там [такое] сборище солнцепоклонников, как в Арзруме [сборище] цыган, и повелел им не ходить туда (в кумирню). [Тогда] сообщили ему, что они не имеют молитвы (вероисповедания): они не армяне, не евреи и не греки, только говорят по-армянски. Снова он призвал их и говорит: «Какой веры вы придерживаетесь?» Они ответили, что армянской. Говорит он им: «Тогда идите в их церковь, а если нет, ходите в нашу мечеть, иначе предам вас мечу». Принялись они вопить и, дав взятку, пообещали ходить в армянскую церковь. Тогда отпустил он их и огласил строгий указ, мол: «Кто не пойдет [в церковь], имущество – царю, а голову отсечем». Мечеть же их осталась заброшенной, ибо они рассеялись: одни отправились в Персию, другие – в Сирию, половина – в Токат, Марзуан и другие места. А те, кто остался там, из страха и ужаса нанимали какого - нибудь армянина, мол, ходи вместо меня в церковь. Иные же из недели в неделю поочередно и по порядку ходили в церковь, но поневоле – как евреи в римскую церковь.

У других ворот [города] было армянское кладбище, где находились дорогие и большие гробницы с надписями, как в Польше, и все камни были черные. Сама крепость, построенная из камня, была очень крепкой и неприступной, с большими башнями. У подножия [крепостной] стены течет большая река Евфрат и, слившись у Ниневии[251] с текущим из Сирии Нилом[252], течет [далее] в Багдад.

Там я прожил две недели. [Затем] снова вернулся вместе с вардапетом Магакией в Себастию и Токат, а оттуда в Стамбул.

11. ПАЛОМНИЧЕСТВО В ИЕРУСАЛИМ.

Приготовления

Там (в Стамбуле) я пробыл один год, трудясь и зарабатывая перепиской книг, чтобы накопить [деньги] для поездки в Иерусалим, ибо я дал обет [побывать] и там. В Стамбуле писцы очень ценятся, и, хотя [там] много монахов, писцов нет, ибо чтение – это одно искусство, а письмо – другое. Мне дали переписать много книг и миряне, и монахи, и священники. Я же работал, трудился и старался дни и ночи, беспрестанно спешил и торопился, чтобы заработать на дорожные расходы, ибо у меня ничего не осталось. В день я зарабатывал 50-60 драхм. Да благословит бог народ и священников Стамбула, ибо в тот год я скопил 80 курушей.

Отъезд

На успение богородицы паломники наняли судно; я также купил себе место, приготовился в дорогу и [заготовил] продукты, ибо мне сказали, что для путешествия по суше потребуется больше въездных пошлин и расходов. У всех были любимые, родственники или соотечественники, только я был чужеземец и никого не имел. Однако в той стране люди очень боголюбивы, богобоязненны, человеколюбивы и любят чужеземцев; увидев, что я печален и грустен, они утешили меня и ободрили, пока я не познакомился с [ними] и не привык к ним.