Пути-дороги

Андрей опрометью кинулся через двор к саду… Около раскрытого настежь окна снег был умят, виднелась свежая кровь.

— Замота! Возьми десяток хлопцев и беги с ними по следу! — указывал Андрей на свежие следы, ведшие в глубину сада. — Да чтобы без генерала мне не возвращаться! — Он ухватился за подоконник и ловко вскочил в комнату. — Неужели ушел, гад?! Для отвода глаз, может, адъютанта своего выпроводил, а сам здесь прячется, — бормотал он, чиркая зажигалкой.

За Андреем в комнату влезли Мишка Бердник, Трынок и еще несколько казаков. Андрей зажег стоявшую на столе лампу и увидел, что комната пуста. Кровать была смята, одеяло валялось на полу. Около кровати на спинке стула висели аккуратно сложенные генеральские брюки с широкими красными лампасами, на полу валялись сапоги. Тут же, видно в спешке сброшенные со стола, лежали полевая сумка и золотые часы.

— Вот бисова собака! Без шаровар утек! — изумленно пробормотал Трынок за спиной Андрея.

Андрей нагнулся, поднял сумку, потом взял часы и осторожно приложил их к уху. Часы мерно отсчитывали секунды. Сунув их в сумку, он выпрямился и шагнул к столу.

Возле лампы лежала богато украшенная серебром казачья шашка с георгиевским темляком.

Андрей, взяв ее в руки, повернулся к молчаливо наблюдавшим за ним казакам:

— Кто снял часовых возле этого дома?

— Я, Андрей Григорьевич! — Трынок, отделясь от окна, шагнул к Андрею.

— Молодец! Вот, возьми в награду генеральскую шашку! Отточи ее получше и руби ею кадетов, как капусту.

Трынок смущенно взял из рук Андрея дорогой подарок.

— Ну, а теперь, — Андрей вытащил маузер, — два останутся здесь, а остальные — за мной! Надо весь дом сверху донизу облазить.

— Я, товарищ Батурин, оцепил станицу сплошным кольцом. Перерыл все дома — от чердаков до подвалов…

— А Деникина не нашел…

— Не нашел, товарищ Батурин.

— Плохо ты его, Семенной, искал! — И, видя, что Андрей и без того сильно удручен неудачей, Батурин переменил разговор: — Ну, давай сумку, посмотрим, что там такое… Эге… да тут золотые часы, бумажник, карта, а это что? — Он протяжно свистнул: — Чековая книжка на иностранный банк. Так… я вижу, предусмотрителен он, его превосходительство!

Андрей устало поднялся:

— Ну, я пойду. Здесь мы еще пробудем несколько часов, хоть засну немного.

Батурин, вытащив из сумки карту и пачку писем, поднял голову.

— Поручи Чесноку привести ко мне взятых тобою пленных офицеров. Кстати, на вот, на память о генерале. — Батурин взял со стола часы и протянул их Андрею. Тот повертел их в руках и равнодушно положил на стол:

— На что они мне? Есть одни, и хватит.

— Чудак, у тебя вороненые, а это золото, да и механизм заграничный.

— Ну, и черт с ними! Мне не надо. Отдайте кому другому.

Батурин, недоуменно пожав плечами, отложил часы в сторону.

— Что ж, дело твое. А что деникинскую ночевку разгромил, за это молодец. Генерал в спешке всю свою переписку оставил.

Андрей, надвинув на лоб папаху, встал:

— Мне, товарищ Батурин, генерал этот по ночам снился. Четырех хлопцев в этом деле потерял, а генерал ушел…

С трудом передвигал Андрей ноги по талому снегу. Холодный ветер злобно бросал в лицо полные пригоршни ледяной крупы.

«Скорей бы добраться до постели!» Он устал, и у него было одно желание — спать. Трое суток, целых трое суток без сна!

Наконец он добрался до отведенной ему с Чесноком хаты. Хата была маленькая, с подслеповатыми окнами и с куском гончарной трубы на почерневшей камышовой крыше.

Чеснока не было дома. Андрей, обведя сонным взглядом маленький зал с земляным полом, подошел к единственной кровати, с которой, очевидно, недавно поднялся Лука. Смятые подушки еще таили в себе тепло человеческого тела.

В дверь просунулась голова хозяйки.

— Тебе, парень, может, молока принести — поди, есть хочешь?

Андрей, сев на койку, силился стащить сапог.

— Отставить молоко, спать хочу.

Голова скрылась.

«И как это я его упустил, телок дурной? Поди, жди теперь такой случай. Ушел, как от паршивого прапорщика…»

Наконец сапог упал на пол, и Андрей, пыхтя и морщась, принялся за другой…

Измученный возней с сапогами, Андрей еле нашел в себе силы снять оружие и черкеску.

С наслаждением вытягиваясь поверх одеяла, он закинул руки за голову.

«Неужели я болен? Нет, только не это! Я просто устал… Но почему так болит голова? Трое суток в седле, трое суток без сна… а может, в самом деле заболел тифом? Нет, нет, только не это!»

Андрей повернулся лицом к стенке, подогнул колени, сунул между ними ладони — точно так же, как любил это делать в детстве. И от этого воспоминания ему стало жаль себя.

Часы, золотые генеральские часы… На что они? Золото… к черту золото, когда кругом смерть. Когда сотни людей умирают от тифа, когда с боем приходится прокладывать себе путь.

Только бы не заболеть! Тогда лазарет и удушливый запах карболки… А вдруг в лазарете Марина. Он так истосковался по ней. Ведь после Ставрополя он видел Марину всего один раз…

Андрей снова повернулся на спину и открыл глаза.

А вдруг он в самом деле заболел. Нет, он не хочет болеть. Андрей силится приподняться и не может. Веки его слипаются, и он засыпает тяжелым прерывистым сном…