Пути-дороги гастрольные

Так с тайными муками сидели мы и трапезничали вместе с хозяином. Всё чинно и благородно. Подали горячий зелёный чай. Сидим и отхлёбываем с пиал ароматный

напиток, и в тот момент, когда на какое-то мгновение установилась полная тишина, было слышно шуршание влаги, поглощающей нашими гортанями. И вот в этот самый момент запела наша хористка Шурочка — плач Шасенем** на туркменском языке. Все замерли от такой наглости хористки, а третий секретарь райкома, который нас сопровождал

по району, послушал немного и спросил вдруг у Маи Кулиевой: «На каком языке она поёт?»… Но не это главное, а то, что сами солисты-туркмены молчали, а русская хористка запела, да ещё на непонятном для многих языке. В театре не было литературоведа.

Конечно, у Шурочки были неприятности, а кто-то и злорадствовал: все мы — люди грешные! Вообще-то, Шурочка была очень странным человеком, и мы её поступку не удивились.

_________

*В Средней Азии, а также у некоторых других народов Востока скатерть, используемая во время трапез.

**Туркменский народный дастан — эпическое произведение в фольклоре или литературе Ближнего и Среднего Востока.

Замочная скважина

Однажды, прилетев в Ташауз, долго добирались до Куня Ургенча, и в этот же вечер пришлось давать спектакль в дальнем колхозе. И до того за день намаялись, что поздно ночью возвращаясь в гостиницу, зашли совсем в другое помещение, которое в конечном итоге оказалось административным корпусом, которое было расположено напротив гостиницы.

Каждый тыкал ключ в замочную скважину, а двери никак не открывались. Слышалось скромное чертыханье от каждой двери на разных языках, и по зданию разносилось тихое шипение и ворчание. Сколько бы это продолжалось и до чего бы это довело уставших артистов, если бы наше шипение и ворчание не разбудили сторожа, который тут же поднял такой крик, что каждый из нас вздрогнул и тут же проснулся и пришёл в себя. Сколько потом было смеха, и спать совсем расхотелось…

Привидения

Однажды, в конце августа, когда уже созрели фрукты и овощи, небольшая группа солистов так же автобусом направлялась в дальний аул через пески ухабистой и пыльной грунтовой дорогой.

Чтобы выйти из машины по месту прибытия чистыми и непомятыми — мы ведь артисты! Люди брали в гостинице простыни со своих кроватей и всю дорогу сидели укутанные ими с ног до головы, только глаза и нос имели право заниматься своими обязанностями: дышать и смотреть!

И вот однажды мы сбились с дороги: проводника у нас не было, а в песках, хоть и мало дорог, они разбегались в разные стороны, и по которой из них дальше продолжать путь — непонятно, а спросить не у кого: на десятки километров — ни души!

Прошло несколько часов. Вдруг в степи показались всадники. Они с гиком помчались в нашу сторону, но, приблизившись, вдруг с диким криком бросились обратно от нас, потом оказалось, что они нас приняли за привидения, или мираж.

Хоть мы и испугали всадников, они своим побегом нам указали точный путь в аул. Теперь уже наши гастролёры не рисковали показываться укутанными в простыни. Но зато сколько было смеха по этому поводу. Много лет с тех пор прошло, но вспомнив, чувствую улыбку у себя на лице.

Пути-дороги гастрольные

Сколько раз ни выезжай, а сборы каждый раз не похожи на предыдущие. Прошло только три месяца, как я вернулась в Ашхабад и в родной оперный театр, а вот уже на гастролях, и первый спектакль, как первый блин, вышел комом, да ещё и в ауле, где отлично знают предание «Шасенем и Гариб»* и чувствуешь себя, как нашкодивший школьник, который, к тому же, и уроки домашние не приготовил.

Благо, что в сопрановой партии есть, из кого выбирать. Возникла дилемма между мной и Шурочкой, которая перед самыми гастролями вернулась с больничного с радикулитом. Оперу она знает лучше, но её тембр голоса слишком выделяется из ансамбля. В свою очередь, я тоже постаралась восстановить в своей памяти партию сопрано, но ещё не усвоила момент вступления и постоянно опаздывала, боясь выскочить вперёд: ни одной спевки за эти три месяца не было и ни одного спектакля на стационаре… Но решили взять нас обеих, чтобы никого не обижать.

Проводила меня матушка за порог с наставлениями и благословлением. Отправилась я в аэропорт троллейбусом: на такси артистам хора не доплачивали, а зарплата была не более, чем у технички. Сели в самолёт, и вот уже замелькали под крылом последние ашхабадские постройки. Летим на Ташауз. Нина очень плохо переносит самолёт: её мутит. Лариса и Нина — бывшие подруги, между которыми оказалось моё кресло, давно уже не разговаривали, наверное, года два, и мне очень захотелось их помирить, ну хотя бы до простого доброжелательства.