Когда я вошёл в дом, то лицом к лицу столкнулся с его хозяйкой. Мать Петра женщина средних лет, оказалась на удивление привлекательной. Таких красивых хантеек я ещё не видел: рост у неё был выше среднего. Она имела каноническое лицо, большие серые глаза и удивительно чистую белую кожу. Хозяйка дома предстала одетой во всё национальное: на ней, подчёркивая совершенные линии фигуры и поблёскивая бисерной вышивкой, красовалось хантейское платье, а на тёмно-русых косах поблёскивали серебряные царские монеты.
— Проходите к столу, — сказала она по-русски. — Я давно услышала моторы и чай уже готов!
— Спасибо! — поклонился я ей, снимая свои сапоги.
Войдя в помещение и присев на нары, я огляделся: перегородок в доме не было. С одной стороны, от стены до стены, застеленные лосиными шкурами, находились низкие нары. В углу стояла небольшая буржуйка, а у окна стол.
«Вот и вся мебель! — подумал я. — Очевидно, всё остальное хранится в амбарах».
Я посмотрел на пол. Он был собран из широких сосновых плах. Ни шкур, ни ковров, но нет и щели.
— Молодцы строители! — показал я на плахи пола. — Таких полов я ещё не видел. — Чем такие доски пилили?
— «Уралом», — улыбнулся Фёдор. — Эти дома мы рубили сами. Отсюда метров двести, — показал он в сторону бора. — Стоит ещё дом, в нём живёт мой брат. Да и ты скоро увидишь. А сейчас давай, не стесняйся, ешь, — пододвинул он деревянный поднос с отварной лосятиной. — Неделю назад Петька лося стрелял. Мясо в леднике, хватит надолго. В нашем краю всё есть. И птица, и лось, и дикий олень, но мы зазря не охотимся, — продолжил Ярцемов старший. — А зачем? У нас своих оленей больше пятисот! Так что мяса хватит.
— А где вы их пасёте? — удивился я.
— В сторону Большого Салыма — сплошные бора, беломошника много!
— Интересно, как это власти у вас оленей не отобрали, а вас не превратили в пастухов-колхозников?
— Мы штатные охотники Угутского ПОХА, и про наших оленей в Сургуте никто не знает, — засмеялся Фёдор.
— А вдруг я возьму и расскажу? — посмотрел я на него.
— Не расскажешь, — махнул он рукой. — Мы в людях понимаем, таких как ты, бояться нечего!
Уверенность ханта меня удивила.
— Верно, не расскажу! И вообще, скажу, что в юртах Ярцемовых я никогда не был, — улыбнулся я.
— А мы это знаем, потому и пригласили тебя в гости, — пододвинул ко мне кружку с чаем Петя.
«Ничего себе физиономисты?!» — невольно подумал я.
— Вы вот что, — перевёл разговор на другую тему Фёдор. — Идите-ка в бор вместе, — посмотрел он на своего сына. — Покажешь Георгию наши юрты, кайм для оленей, озеро. На обратном пути к брату зайдёте. Он рад будет.
— Только я своих собак брать не буду. А то у него кобель чего доброго какого-нибудь нашего задавит.
— А где ваши собаки? — спросил я.
— Сидят в вольере, чтобы лосей зря не гоняли, — сказал Фёдор. — Вольера большая, не обезножат. Ты хорошо сделал, что своих чёрных волков привязал.
— А что же вы не предупредили, что у вас олени? — спросил я. — Вот был бы концерт! Разогнали бы весь ваш скот.
— Ничего, олени как разбегутся, так и соберутся, — засмеялся Пётр. — А за глухарями пойдём не в сторону стада, а на юг. Там нет беломошников, значит и оленей, — поднялся он из-за стола.
Через несколько минут мы подошли к вольере, где жили собаки хантов. То, что я увидел, меня приятно удивило: за оградой бегали чистокровные без всяких примесей хантейские лайки!
— Надо же, — спросил я Петра. — Как вам удалось сохранить таких собак?
— Эти лайки нашего рода. Щенков отдаём только своим друзьям и родственникам и других собак не завозим.
— Ты видишь, — показал я парню. — Они похожи на моих чёрных, только меньше размерами и серые. По сути-то, одна порода.
— Вообще-то, походят, — согласился молодой хант — Особенно головы.
— Я забыл спросить твоего отца, где та кочевая дорога, по которой когда-то эвенки ходили вашими борами? — перевёл я разговор на интересующую меня тему.
— Мы как раз туда и идём. Но она дальше, на болотах, — сказал молодой Ярцемов.
— А ты откуда знаешь? — спросил я его.
— Деды рассказывали. Там на сосновых гривах до сих пор и лабазы тунгусов стоят, я правда не видел.
«Как интересно получилось? — подумал я про себя. — В Томской области про эту кочевую дорогу я только слышал, а здесь в Тюменской нахожусь с ней уже рядом. Там о ней рассказывали эвенки, а здесь то же самое, но уже ханты».
Размышляя таким образом, я и не заметил, как мои собаки, умчавшись куда-то вперёд, подняли с земли выводок глухарей.
— Петя, — обратился я к ханту. — У тебя «тозовка», сбегай, подсоби собакам.
— А ты как же? — обрадовался молодой охотник.
— Я ещё настреляюсь, — махнул я рукой.
Петя убежал на лай, а через несколько минут раздались три винтовочных выстрела. Когда я подошёл к Петру, тот стоял с тремя петухами.
— Я самых здоровых стрелял, как же нам их таскать? — спросил он растерянно.
— А мы пойдём назад этой дорогой, или другой? — посмотрел я на него.
— Можно этой, можно и другой.
— Если этой, то глухарей мы повесим на сосну, а на обратном пути заберём, — посоветовал я.
— Тогда давай так и сделаем, — обрадовался разгорячённый Ярцемов.