Пути. Дороги. Встречи

От моих слов у девочки-подростка на лице выступил румянец, а в больших серых её глазах я уловил неприкрытую благодарность.

— Всё, хватит, наговорились! — поднял руку старейшина. — Если виновник торжества не хочет, чтобы Милославу наказали, значит, наказывать не будем. Но ты учти, Слава, когда разговор ведут взрослые, твоё дело — сторона.

— В кого у неё такой колючий язык? — положила ладонь на плёчо своей дочери рядом сидящая мама.

На этом с инцидентом было покончено, и все присутствующие обратили своё внимание к тому, что стояло на ломящемся от яств столе. Через несколько минут я понял, что в праздники разговаривать за столом у выселковских разрешалось. Стоящие на скатерти кушанья были чем-то вроде символа благополучия. Люди не торопясь ели и одновременно о чём-то говорили.

«Вот он, пир богов, на котором решались все земные проблемы, — подумал я. — Чем сидящие за столом не боги? Все сильные, красивые, у всех умные проницательные глаза, и пьют они вместо водки всевозможные сбитни и ягодные морсы».

Я налил себе кружку хвойно-медового сбитня и, наблюдая за сидящими, сделал вид, что занят запеченным в тесте куском трески. Но на то, что я наслаждаюсь едой, никто не обратил внимания. Сидящий напротив с широкой седой бородой мужчина меня спросил, сколько я намерен пробыть в их деревеньке и нет ли у меня мысли вообще здесь остаться? Я ответил, что в настоящий момент ограничен отпуском, но мне на Русском Севере очень нравится и в будущем я обязательно в эти края приеду.

— У нас сейчас рыболовецкая артель, раньше она называлась колхозом, — стал объяснять мне быт местных поморов рядом сидящий парень — мой ровесник. — С весны у части наших мужиков, — окинул он взглядом сидящих, — начинается путина: идёт сёмга, потом отправляемся на лов трески и так до осени. А те, кто не рыбачит, заняты скотом и огородами. Не будь того и другого, было бы совсем худо. А так хватает!

— У нас посреди этих вот лесов даже поля есть, небольшие, правда, но ячмень и рожь на них вызревают, — добавил отец Милославы. — В советское время они почти что заросли. При Советах муку из райцентра к нам завозили, тогда о людях худо-бедно, но заботились. Сейчас о поморах совсем забыли. Но мы недолго горевали, опять расчистили старые поля и вот, снова, как и в прошлом, едим свой хлеб.

Мужчина что-то ещё говорил, но я думал о другом:

«Опять та же арийская многоукладность экономики. Она позволяла и до сих пор позволяет выживать потомкам ориан-арктов в высоких широтах. Какая-то группа рыбачит, очевидно, для зарабатывания общиной денег. Наверняка все поступающие от рыбной ловли средства идут в общий котёл. Другая группа занята расширением скотных дворов и другими постройками. Заодно на ней лежит уход за огородами и полями зерновых. Ещё одна часть общества занята скотоводством. Опять же, не столько мясного направления, сколько молочного».

Об этом говорил заваленный различными рыбными и молочными деликатесами стол. Несколько минут новые знакомые расспрашивали меня о жизни в Сибири. Где я бывал, что видел, как живут в наших краях потомки кержаков-чалдонов. Я в трёх словах рассказал обществу о гибели у озера Косын-Лор последних людей из хантейского рода Ворона.

— Их уход из жизни был предрешён, — подумав, сказал Добран Глебыч. — Нельзя было терять свою культуру. Отошли от орианского корня, но и полноценными уграми не стали. Жаль, что так произошло. Вот розовая чайка — священная птица всего Севера. Она до сих пор не изменила своей родине — опустившейся на дно океана Ориане. Вместо того чтобы осенью лететь на юг, она летит на север — в полярную ночь, сплошные льды! И там, под северным сиянием, в лютые морозы, снегопады и бураны всю зиму плавает по полыньям, дожидаясь весны. Чем живёт в океане птица Ора, неизвестно. Весной она откочёвывает на юг, в основном в тундры Восточной Сибири. Там выводит птенцов, чтобы осенью снова улететь на север. Что это, если не живой памятник погибшему материку. Нашей великой прародины. И нам, людям, надо брать пример с розовой чайки. Мы должны быть, как и она, верны тому самому дорогому, что хранится в нашей родовой памяти! Только тогда нам удастся пересилить ночь Сварога. И выжить, несмотря ни на какие социальные бури. Верность традиции! Вот наш девиз, братья и сёстры! — закончил свою короткую речь старейшина.

Из всего, что сказал Добран Глебыч, более всего мне врезались слова «братья и сёстры». Точно также в июне 1941 года обратился Иосиф Виссарионович Сталин к народам Советского Союза. Обычное традиционное обращение северян друг к другу. Но прозвучало от южанина по паспорту — грузина.

«Наверняка в этом что-то есть, — подумал я. — Не просто так Сталин целых четыре года прожил в предгорьях плато Путорана».

Незаметно за разговорами наступил вечер. Где-то далеко затарахтела станция, и столовая озарилась ярким электрическим светом.

— Ну что, други, — поднялся из-за стола хозяин дома, — пока женщины накрывают к чаю, пойдёмте-ка, чтобы им не мешать, в горницу.