Пути и лица. О русской литературе XX века

Будто продолжая эту повесть о любви, те же вздохи одинокой гармони звучат в стихотворении 1945 года «Словно замерло все до рассвета…», становясь уже главным содержанием лирического сюжета. Лирическая сила простых строк этого стихотворения, сразу ставшего одной из любимых народом песен, заключена, прежде всего, в мелодии самого стиха, движение и повторы которого то звучат, как переборы гармони, то доносят до нас томление и поиски молодого гармониста:

То пойдет на поля, за ворота,
То обратно вернется опять,
Словно ищет в потемках кого-то
И не может никак отыскать.

Именно в мелодии стиха, то задумчивой, полной ночной тишины, то набирающей силу, как развернутая гармонь, слышится то, что всегда было свойственно русской душе и всегда естественно жило в поэзии Исаковского — целомудренная невысказанность чувства. (Композитор мог только подтвердить, вынести наружу эту внутреннюю музыку стиха, что и сделал лучше других В. Мокроусов.). А рядом, в другом стихотворении, написанном в этом же году, поэтическое слово звучало уже открытым, пылким признанием в любви:

Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая, —
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая!

Тема любви, одна из главных тем песенной поэзии М. Исаковского, нашла свое прекрасное завершение в 1949 году, в двух стихотворениях песнях, написанных для фильма «Кубанские казаки»: «Каким ты был, таким остался…» и «Ой, цветет калина…». В первом из них завершается и прошедший через все творчество поэта, от «Любушки» и «Катюши» — к «Огоньку» и теперь к «Каким ты был…», сюжетный мотив «девушки и бойца»: героиня песни, пронесшая свою любовь через все годы, через войну, остается верна ей и сегодня. Характер героинь этих песен все тот же – верность в любви и ее невысказанность. Было это и в «Каким ты был…» («Смотри – душа моя открыта, / Тебе открыта одному. / Но ты взглянуть не догадался…»), и в «Ой, цветет калина…» («Я хожу, не смея / Волю дать словам… / Милый мой, хороший, / Догадайся сам!») Все основные черты поэтики Исаковского сохраняются и здесь: соединение народной песенной и классической литературной традиций, дающее знать о себе на всех уровнях художественного строя стихотворений – в синтаксисе строки, в поэтическом словаре, в семантике образов, в мелодии стиха.

Годом раньше, в 1948 году, была написана и песня «Летят перелетные птицы…», увенчавшая другую важнейшую тему поэзии М.Исаковского – тему Родины.

* * *

Лучшее, что было создано М.Исаковским и что навсегда останется в русской поэзии, в народном сознании — это его песни. Как раз 1930— 1940-с годы и стали временем его творческого взлета, расцвета его песенной поэзии. Было и другое — за полувековой путь в литературе поэтом было создано немало стихотворений, он много переводил, в 1960-1970-е годы появилась его книга воспоминаний «На Ельнинской земле». В поэтическом (не песенном) творчестве М.Исаковского бывали и поражения, и победы, — но никогда не было ухода от давно избранной творческой позиции, от верности реалистической традиции русской поэзии, от кровной связи с устным народным творчеством. В лучших своих стихотворениях 1930-1940-х годов поэт обращался к сюжетам, за которыми всегда, в конечном счете, открывалась единая тема его творчества — тема Родины. В 1945 г., почти одновременно с «Враги сожгли родную хату…», он пишет стихотворение «Русской женщине» — оду женщине [603], вынесшей на своих плечах тяжесть войны. Стихотворение это замечательно, прежде всего, подлинностью слова и интонации — далеких от риторики, торжественности, традиционно присущих одическому стиху. Неотступная мысль о тяжелейшей судьбе русской женщины в годы войны и о ее подвиге как бы вдруг, на середине (потому и начинается стихотворение, и завершается многоточием) прорывается в стих — поэт как бы делится только частью своих раздумий:

…Да разве ж об этом расскажешь –
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские течи легла!..

………………………………

Одни на один со слезами,
С несжатыми в поле хлебами
Ты встретила эту войну.
И все — без конца и без счета –
Печали, труды и заботы
Пришлись на тебя на одну.

Поэтическая речь здесь абсолютно естественна, в ней могут звучать и чисто разговорные обороты: «За все ты бралася без страха, / И, как в поговорке какой, / Была ты и пряхой и ткахой, / Умела – иглой и пилой». А порою в ней звучит истинная патетика, дающая знать о себе и в высокой лексике, и в однородных конструкциях, подчеркивающих взволнованность говорящего: