Пути и вехи: русское литературоведение в двадцатом веке

То новое, что внесли Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров в описание языковых аспектов коммуникации, связано с интенсивным использованием в одной исследовательской парадигме методов и объектов, относящихся к чистой лингвистике (иногда в её весьма абстрактной теоретической форме) и дающих в результате выводы, имеющие отношение к сравнительному (в широком смысле) языкознанию, и подходов, черпающих свою фундаментальность и фундированность в материале и проблематике сравнительной мифологии, предыстории, даже антропогенеза и сравнительно-исторической культурной антропологии во всей её глубине, включая и то, что можно назвать сравнительно-исторической психологией.

Когда мы касаемся таких глубин исследования знаковых проблем, а в этом случае всегда приходится иметь дело с двойной проблемой реконструкции соответствующих структур и семиотической интерпретации этих структур и всех соответствующих объектов, конструктов и проч., возникает фундаментальная дихотомия взаимной зависимости (независимости) / взаимного влияния (отсутствия или устранения такого взаимовлияния) субъекта исследования (прибора, метода описания или семантизации) и его объекта. Иначе говоря, начинает становиться весьма значимой уже упомянутая выше дихотомия объективного и субъективного. Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров явились, наверное, первыми, наряду с пионером структурной антропологии Клодом Леви-Строссом, кто смог включить эту дихотомию, осмысленную весьма глубоко и подробно, во все аспекты своих исследований, в частности и тех, где речь идёт о современной литературе и поэзии.

Не входя глубоко во все аспекты этой сравнительной парадигмы, скажу лишь, что многое в исследованиях Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова по «поэзии лингвистики» и «лингвистике поэзии» древних текстов и древних языков явственно напоминает логические и «нарративные» перипетии и коллизии, развивающиеся в физических теориях струн, суперструн и т. п., когда так называемый «физический смысл» начинает напоминать процедуры установления значения в языковой реконструкции семантики абстрактных языковых категорий. Более того, не удержусь и от замечания о довольно большой схожести проблематики физического времени, «червячных туннелей» во времени, путешествий во времени с семантикой весьма архаичных (и во времени, и типологически) мифологических историй.

Соответственно, уже на самом «техническом», абстрактном и, если угодно, близком к чисто реляционноматематическому уровню, лингвистическом материале в исследованиях Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова возникают моменты интереса, открывающие путь к работе с дихотомиями следующего плана: материальное — духовное (самое важное в этой дихотомии в интерпретации Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова — это возможность и актуальность её нейтрализации, или её «снятия» — в гегелевском смысле — когда материальное всегда оказывается обременённым, чреватым или прямо содержащим или выражающим, значащим духовное, а духовное неизбежно артикулировано, выражено, связано с материальным), практическое — эстетическое (когда вещи, природные, сделанные и семиотические берутся либо в аспекте своей пользы, использования, функции в прагматической цепи объектов, либо в аспекте «выражения» в том самом процессе продолженной или долговременной коммуникации, о котором было упомянуто выше), сюда же примыкает и ещё одна важная дихотомия: коллективное — авторское. Она связана с предыдущей дихотомией практическое — эстетическое не только через фигуру индивидуального творца, автора, который умеет почувствовать и создать тот особый «прибавочный» момент выражения, который связан с эстетическим, но и посредством сугубо индивидуального (авторского также и в смысле «автора» эстетического переживания) характера эстетического явления. Напротив, практическое даже в той его форме, которая связана с сугубо индивидуальными потребностями, всегда реализуется в контексте коллективного.