Пути любви

Она знала, что по утрам выглядела особенно соблазнительно. Припухшие глаза становились томными, ленивые движения кошки могли заворожить кого угодно... Она даже облизала пухлые губы. Ей не хотелось, чтобы Тони думал о ней, как о дикой кошке. Это отвратительно.

Пусть она на него рассерженна, но сейчас, когда он с высоты своего роста взирал на нее с непроницаемостью сфинкса, она чувствовала, что власть на его стороне. А пока он властвовал, у нее было всего лишь одно оружие - ее красота. О-о, когда-нибудь наступит и ее время! Когда-нибудь не он, а она будет повелевать им. Уж тогда-то она и припомнит ему эти сдергивания покрывал, язвительные шуточки, непроницаемый вид, она всласть потешиться над ним и... простит конечно, ведь она все-таки любит его, пусть он и делает все возможное, чтобы она почти забыла об этом.

Сквозь томно прикрытые веки, она смотрела на него, ожидая, когда ее безразличный взгляд вздрогнет или по крайней мере опуститься с ее лица ниже... туда, где маняще приоткрывалась обнаженная кожа. Она даже поглубже вздохнула, так, чтобы ее грудь еще больше натянула ткань и высвободившись, почти обнажилась до конца, до самых сосков. Ей казалось, что прошла минута, две... а он так и смотрел на нее, безразлично или почти снисходительно.

- Вставай, Лина!

Как он мог оставаться таким равнодушным? Вчера ночью он целовал ее с иступленной страстью, он боготворил каждый дюйм ее кожи, он говорил о том, как она бесконечно прекрасна... Правда, он также и смеялся, говоря о том, что она так же бесконечно самолюбива... но вчера это было по-доброму, словно он и не обвинял ее вовсе.

- Ну, Тони... - просящее мурлыкнула она и позволила одеялу окончательно сползти до талии.

Его взгляд все-таки дрогнул, но она не успела прочесть его выражение, да это было и не важно, потому что он уже наклонялся к ней. Но вместо того, чтобы соблазниться ее прелестями и завалиться в постель, Энтони рывком схватил ее под мышки, вытащил из под кокона одеяла и поставив на кровать, запечатлел пламенный поцелуй на животе. Подняв на ее лицо свои синие, завораживающие глаза и увидев на нем, хорошо знакомую ему, охватившую ее истому, он дьявольски улыбнулся, и толкнул ее обратно в кровать.

- Одевайся, моя прелесть. Мы тотчас же уезжаем. Если ты не будешь готова, через полчаса, я вынужден буду приять меры.

Он тут же развернулся и пошел к двери. Бездушный, всевластный, насмешливый. Глядя в его ненавистную спину, Селина в ярости кинула в него подушкой.

Словно почувствовав что-то, Энтони обернулся и легко поймав летящий пуховый предмет, отправил его обратно тем же путем. Злосчастная подушка, угодила Селине прямо в лицо, однако она успела выкарабкаться из-под нее, и крикнуть:

- Я ненавижу тебя, Тони! Слышишь меня, я тебя ненавижу!!!

Ответом ей послужила тихо закрывшаяся дверь.

Ну, почему он хотя бы ей не хлопнул? Тогда бы она поняла - в действительности ли он рассержен или нет?

Может сказать ему, что она беременна? Тогда он начнется носиться с ней, перестанет кидаться подушками. Может, он даже отвезет ее домой...

О, дом! Милый Лондон! Столица!!!

Как же она хотела вернуться обратно! В цивилизацию, к комфорту, к своим обожателям и к матери, блеску двора и веселью. Ей до смерти надоели эти изматывающие душу разъезды - изо дня в день он заставлял ее рано вставать, одеваться и тащиться по сырой погоде в трясущемся экипаже. Даже в его поместьях, разбросанных то тут, то там, они находились не более недели, где ей приходилось ждать его возвращения, потому что Энтони всегда был занят.

Черт его побери!!! Неужели, они всегда будут вести такую жизнь? Может, все-таки стоить ему сказать, что она беременна?..

Стуча высокими каблуками по вымощенному камнем бульвару, Гейл, стремительным шагом направлялась к собственному дому. Когда-то, это трехэтажное серое здание, увитое куцым плющом было ее гордостью. Расположенное между двумя улицами, один его фасад служил входом в ателье, другой - гостеприимно раскрывал двери в привилегированный пансион. Благопристойный особняк с одной стороны и модное современное ателье с другой. Она позаботилась, чтобы не смотря на дороговизну, первый этаж ателье украсили широкие стеклянные витрины, где стояли манекены с лучшими моделями ее модисток.

Ей особенно нравилась центральная композиция - подвенечный наряд, украшенный искусной вышивкой, белым бисером и кружевами. Голову манекена прикрывала двухъярусная фата из газа, а рядом на алой бархатной подушечке лежали дорогие перчатки, с точно такими же кружевами, что и на платье. Мимо этой витрины не проходил никто - молодые девушки застывали, воображая себя в столь дорогом и изысканном платье, женщины постарше, даже вдовы и бабушки, сентиментально вспоминали прошлое, а то и подумывали о будущем своих внучек и дочек.

Рядом соседствовали и другие, не менее красивые платья, которым так же уделялось внимание, но только эта витрина оставалась постоянной и подвенечный наряд никогда не сменяло какое-нибудь другое платье... Эта витрина являлась залогом ее успеха. Это был ее талисман.