Краснея под взглядом Гвейра, проклиная себя за слабость, Рольван на негнущихся ногах подошел к Нехневен. Неловко надел шнурок ей на шею и поцеловал в губы.
Он собирался сделать это коротко и сразу отступить, но забыл о том, как действует на него близость этой богини. А когда она вдруг поцеловала его в ответ, налетевший вихрь желания захватил Рольвана, скрыв за собою и зал, и тех, кто стоял вокруг. Все исчезло. От ее тела исходил жар, обжигающий сильнее любого пламени. Руки Рольвана гладили ее спину, прижимая ее все крепче, желанную, неожиданно доступную. Он погрузился в огонь, стал огнем, позабыл все на свете, даже самого себя, даже Игре…
Игре.
Рольван заставил себя оторваться от губ богини. Его все еще трясло от возбуждения, но теперь он по-новому пристально вгляделся в прекрасное лицо, оказавшееся так близко от его собственного. Голос его прозвучал сипло:
– Ты не она.
– Разумеется, – улыбка богини не сулила ему ничего хорошего. – Но ты был рад обмануться!
– Больше не обманусь, – он вздрогнул от неожиданной догадки. – Больше и не понадобится, да? Ты получила, что хотела?
– Разумеется.
– И расскажешь ей? Зачем?
– Может, она еще одумается? – богиня изящным движением поправила прическу и отвернулась, бросив на прощание: – Уповай теперь на подарок Хлюдина.
«Сука», – бессильно подумал Рольван. Промолчал, конечно же. Теперь им овладел стыд, он не мог поднять глаза на Гвейра и Каллаха. Лафад пришел на помощь, с размаху хлопнув его по плечу:
– Не поддавайся ей, Рольван, она ревнует! Ну-ка, скажи, Нех, ведь ревнуешь? Ревнуешь?
– Заткнись, – оборвала его богиня.
Лафад громко захохотал:
– Наша обожаемая мелочная Нех! И как только Каллах тебя еще терпит?
Нехневен отвесила ему пощечину и быстро пошла прочь. Каллах вздохнул:
– Зря ты с ней так, Хлюдин.
Бог осени отмахнулся и потер левую щеку.
– Ничего, ей полезно. Ты слишком уж ей угождаешь. Ну-ка, друзья мои, дверь-то уходит! – с этим возгласом Лафад схватил Рольвана и Гвейра за плечи и буквально затолкал их в двинувшийся с места проем.
– Прощайте, – услышали они затихающий голос Каллаха, и туман окутал их со всех сторон, а под ногами зыбко заколебались ступени.
У Рольвана все еще тряслись колени, а щеки заливала краска, но времени, чтобы успокоиться и прийти в себя, не было.
– Идем, – сказал он. – Здесь нельзя стоять на месте.
Глава восемнадцатая, разочарованная
Когда я в далекие страны подался —
Так и знай, так и знай!
Во славу любимой с врагами сражался —
Так и знай, так и знай!
Все вытерпел я, чтобы быть ей милее —
Так и знай, так и знай!
Строптивицу думал назвать я своею —
Так и знай, так и знай!
Вернулся, и что же? Пока я скитался —
Так и знай, так и знай!
Другой красотою ее наслаждался —
Так и знай, так и знай!
Налей же еще, да до самого краю —
До краев, до краев!
За всех заплачу, кто со мною гуляет —
До краев, до краев!
Эй, молодцы! Бочку скорее катите —
До краев, до краев!
Да выпьем, и песней меня проводите —
До краев, до краев!
В дорогу, откуда не будет возврата —
Так и знай, так и знай!
Отныне одна лишь по сердцу награда —
Так и знай, так и знай!
Я смерти ищу и найду ее вскоре —
Так и знай, так и знай!
Погибну в бою, позабыв свое горе —
Так и знай, так и знай!
Но, богу мятежную душу вручая, —
Так и знай, так и знай!
Я имя любимой своей повторяю —
Так и знай, так знай!
Не называй другом того, кого знаешь лишь по пирам: лишь показавший себя верным в бою достоин доверия.
Вновь туман подступал к ним со всех сторон, гася сознание, но на сей раз Рольван был даже рад поддаться этому дурманящему воздействию. Он был зол, и ему было стыдно. Зол, потому что богиня не преминет рассказать обо всем Игре, выставив его в самом худшем свете. Стыдно, потому что все произошло на глазах у Гвейра, и его мнение о Рольване, и без того невысокое, теперь станет еще хуже.