Пути непроглядные

– Не ходи за мной, тебя я защитить не смогу. Здесь ты в безопасности. Жди и поддерживай огонь. А этого убей, если хочешь, мне все равно.

Она решительно подняла голову и ушла в пролом. Гвейр остался на месте, и видно было, как хочется ему броситься вслед, и как он сдерживает сам себя, и как разбирает его бессильная злость.

– Проклятие! – и он с силой ударил ногой кучку приготовленных для костра дров. Те покатились, одно из них попало в костер, рассыпав вокруг алые уголья. – Проклятие, проклятие!

– Кто там?

Гвейр взглянул удивленно – видимо, успел позабыть, что Рольван еще жив. Не ответил, принялся сгребать в кучу рассыпавшиеся угли.

– Гвейр, я все еще привязан здесь, и ты не представляешь, как это злит. Убей меня, наконец, или развяжи. Чувствую себя бараном, которого начали резать и забыли.

– Ты это заслужил.

– Она действительно твоя сестра?

– Да.

– Значит, ты на самом деле дрейв?

– С чего ты взял? – Гвейр уселся перед огнем, лицом к пролому. Немедленно убивать Рольвана он не собирался, но хорошо это или плохо, тот не понять не мог. – Я не дрейв.

– У тебя нашли фигурки их богов.

– И что с того? У многих они есть. По-твоему, любой, кто молится старым богам – дрейв?

– Но ведь твоя сестра – дрейв!

Гвейр не ответил. Он опять смотрел в темноту, за которой исчезла его сестра.

– Да что там такое, Гвейр?

– Зло, – ответил тот. – Зло из другого мира. Призраки.

– Призраки? Что это значит?

Гвейр вздохнул. Рольван знал этого человека несколько лет, его самого или то, чем он хотел казаться, но все-таки – знал. И сейчас он увидел, что Гвейр отчаянно устал и полон беспокойства и что для ненависти у него уже просто не осталось сил. Это, конечно, не помешало бы ему прикончить Рольвана, спокойно и без лишних разговоров, тут же забыть о нем и вернуться к своим непонятным заботам. Но Гвейр решил ответить, быть может, только потому, что поленился вставать:

– Сам не знаю. Тот, кто должен был бы знать и все исправить, мертв – ты его убил. Теперь это поручено Игре, и если… если она не вернется, тогда я сам разрежу тебя на куски и заставлю каждый кусок умолять о смерти.

– Спасибо, что разъяснил, – поморщился Рольван. – А если она вернется, то примется за дело сама, а тебе останется только смотреть. Верно?

– Это ее право.

Рольван снова попытался ослабить ремни. Он словно опять видел кошмарный сон, где были демоны, дрейвы и оборотни, а он не мог даже шевельнуть рукой, чтобы сотворить священный знак. Но хуже всего – ощущение собственной правоты и справедливой мести, то самое, что погнало его в дорогу, что придавало сил и смелости, что еще нынче вечером делало его карающим перстом божьим, окончательно пропало. Как ни старался, Рольван не мог его вернуть. Он уже ничего не понимал, ничего не знал кроме своего пересохшего горла, боли и онемения во всем теле.

Игре вернулась на рассвете. Гвейр встрепенулся, вскочил и бросился навстречу как раз вовремя, чтобы подхватить ее, когда она пошатнулась и чуть не упала.

– Что, Игре, что?! – воскликнул он, уводя девушку прочь от пролома.

– Холодно… – слабым голосом ответила она.

Опустившись на колени, протянула руки к огню. Гвейр стоял рядом и наверняка вспоминал других, так же как она, переживших встречу с демонами. Даже Рольван похолодел от страха худшего, чем страх перед смертью. Но вот Игре подняла голову и посмотрела на брата.

– Это я, Гвейр. Успокойся. Я по правде то, что есть, у меня есть сила. Я убила их.

– Убила – всех?

– Нет, конечно! Двух, которые пришли за мной. Их много, Гвейр. Богиня сказала правду, я должна все исправить, я…

Она опустила голову и начала падать, заваливаться набок. Гвейр подхватил ее и уложил на соломенную постель. Укрыл плащом. До Рольвана донесся слабый голос:

– Нет, подожди! Я не рассказала. Я их убила, но теперь они меня знают. Есть другие, много других. Они пришлют за мной, я им нужна, понимаешь? Я…

– Кто, Игре? Кого они за тобой пришлют?

Но девушка не отвечала. Гвейр плотнее укутал ее плащом и прошептал:

– Спи.

Вернулся к огню. Тот догорал, но сквозь дыры в крыше и открытые с двух сторон проемы проникал серый утренний свет. Ночь кончилась. Рольван все еще был жив, намертво привязан и позабыт людьми, самыми удивительными из всех, кого он когда-либо встречал.

Он, по-видимому, задремал, свесив голову и повиснув на своих путах. Когда он очнулся, снаружи уже взошло солнце. Он не чувствовал своего тела и даже не удивился бы, узнав, что глаза – единственное, что у него осталось. Игре спала, свернувшись клубком под двумя, своим и Гвейра, плащами. Сам же Гвейр стоял у входа, с тревогой выглядывая на улицу. Его резкое движение и разбудило Рольвана.

– Проклятие, – пробормотал Гвейр. Обернулся и позвал: – Игре!

Она не ответила и не шевельнулась.

– Проклятие, – повторил Гвейр.

Вышел наружу и вскоре вернулся, толкая перед собой большой камень, когда-то бывший частью одного из строений. Уложив его поперек прохода, Гвейр исчез снова и вернулся с большим куском глинобитной стены. Принялся устанавливать его и подпирать камнем, закрывая вход.

– Кто там, Гвейр? – спросил Рольван.

Тот остановился. Глянул с сомнением.