— У вас всё наладится, — сказал Клемент. — Со временем люди поймут, что ваш дедушка не злодей. Ведь даже сейчас всё не так плохо. Вам лошадь с повозкой одолжили.
Ламина улыбнулась.
— Вы умеете дарить надежду. Спасибо.
— Это вам спасибо. Вы подарили мне день из жизни, которая для меня невозможна. Но теперь этот день останется со мной навсегда.
— Я не понимаю, — встревожилась Ламина. — Клемент, вы о чём?
— И хвала пресвятому, что не понимаете. — Он поднялся. — Прощайте.
— Прощаются не так, — сказала Ламина. — Подойдите.
Она взяла его за руку, заставила сеть на диван. Крепко обняла и поцеловала в губы. Клемент на мгновение задохнулся от растерянности, но тут же ответил на поцелуй. Губы у Ламины нежные, сладкие, гибкие. Не зря говорят, что беркады целуются лучше всех в мире.
Ламина разжала объятия. Клемент смутился, будто школьник, отвернулся. И тут же устремил восторженный и благодарный взгляд. От сладости поцелуя голова кружилась, как у хмельного.
— Да ты покраснел! — с шаловливой улыбкой сказала Ламина. — Как будто в первый раз целуешься.
— В первый, — серьёзно проговорил Клемент.
Ламина смотрела на него с недоумением. Она чувствовала, что Клемент сказал правду, но губы у него не просто опытные и умелые — искусные в лобзаниях… Да и невозможно быть девственником нецелованым в его-то годы. И всё же её поцелуй стал для Клемента первым.
— Ты никогда не влюблялся? — поняла она. — Даже в школе? Но ведь все старшеклассники влюбляются, пусть даже на один день!
— Есть школы, где любовь запретна. Эта роскошь не для всех.
— Любовь нельзя запретить, — твёрдо сказала Ламина. — Наоборот, пока в тебе душа живая есть, ты не можешь не любить.
— А у меня не было души. Только номер.
Он поднялся.
— Прощай. И забудь.
В дверях комнаты стоял крепкий беркан лет пятидесяти. За его руку держалась маленькая девочка.
— Я Урд
— Простите, — пробормотал Клемент. — Я ухожу, и претендовать на благосклонность госпожи Ламины не стану.
— С чего вдруг? Только не говори, что она тебе не понравилась. А то я не видел…
— Я теньм, — ответил Клемент. — Тот самый, о которых сейчас пишут в газетах.
— Вот как… — медленно проговорил Урдаинг. — Как же ты из Алмазного Города в Гирреан попал?
— Случайно и ненадолго, — в который раз за последние часы сказал Клемент.
Урдаинг кивнул. Несколько бесконечно долгих секунд рассматривал Клемента, потом подошёл. Клемент замер, ожидая пощёчины. Ни на что иное теньм, жалкое подобие людя, рассчитывать не мог. Любая дерзость должна быть наказана. Тем более, если совершил её теньм.
Урдаинг положил ему руки на плечи.
— Это всё ничего, — мягко сказал он Клементу. — Это был всего лишь плохой сон. Мало ли какая дрянь приснится. К настоящей жизни она отношения не имеет. Ты оставайся здесь. Тогда плохие сны забудутся, как и не были.
Клемент закрыл глаза. С ним такого быть не могло. Ведь он же теньм!
Посмотрел на Урдаинга и сказал обречённо:
— Ничего уже не изменить. Поздно.
Клемент снял руки Урдаинга, пошёл к двери.
— Мы будем ждать тебя, — сказал Урдаинг вслед.
Клемент резко обернулся.
— Нет… Вы должны всё забыть. Нет! — Он бросился в прихожую, схватил куртку, ботинки, выскочил на улицу. Пробежал куда-то за дома и лишь там оделся. — Нет, — повторил он. — Невозможно. Я всего лишь тень.
Скоростной лётмарш ждал его на стоянке возле комендатуры. Клемент поднял машину в воздух. А дальше мчался, сам не зная куда, пока не разрядились энергокристаллы. Еле дотянул до стоянки в каком-то посёлке, таком же безвестном, как и предыдущий.
Клемент кончиками пальцев прикоснулся к губам. Как жаль, что поцелуй не оставил на них шрама. Тогда у Клемента был бы вечный след сегодняшнего чудесного дня.
И координаты посёлка, где живёт Ламина, неизвестны.
— Всё правильно, — сказал Клемент. — Тень всегда остаётся лишь тенью. Если ты никто и ничто — это навечно. Переменить судьбу невозможно.
Со стороны интерната сверкнула вспышка, спустя несколько мгновений донёсся звук взрыва.
— Что за чёрт? — метнулся к окну Клемент.
Сверкнуло ещё семь вспышек.
— Зажигательные гранаты! — охнул Клемент и побежал к интернату. Горело левое крыло.
Два санитара навинчивали брандспойт на трубу. Другие вытаскивали калек из горящих палат.
— А где врачи? — спросил Клемент.
— Таскают, — буркнул санитар. — Не мешай.
Дым превратил белоснежную форму врачей в такую же серую, как и у санитаров, а пламя сделало её лохмотьями.
— Где посельчане? — не понимал Клемент. — Где пожарные?
— Ты что, совсем дурной? Это же калеки! Никто не придёт мараться об их скверну.
— Ты же пришёл.
— Не мешай, придурок! Не видишь — люди горят!
Клемент через окно запрыгнул в здание интерната. Схватил за плечо какого-то медика.
— Где самые тяжёлые? По весу тяжёлые! Я очень сильный. Могу носить их один.
— Пойдём, — медик повлёк Клемента в палату. — Бери вон того!