А вот что пишет В.А. Лекторский в книге, изданной в 1980 г.: «В том случае, когда субъект сталкивается с такими объектами, с которыми он до сих пор не имел дела в своей практике …возникает иллюзия – воспринимается не то, что существует на самом деле» (с. 149–150). Если так, то младенец, вступающий в жизнь, имеет дело исключительно с иллюзиями. По мнению автора настоящей статьи, с такой позицией трудно согласиться. Не говоря уже об огромном фактическом материале, опровергающем старую точку зрения на визуальный мир младенца как хаос и сплошное искажение реальности (Бауэр, 1979; Движения глаз и зрительное восприятие, 1978; Фанц, 1974), трудно принять биологическую и философскую логику приведенной выше фразы. Природа была бы крайне несправедлива к своим творениям, если бы обрекала их на заведомо ложные знания, приобретаемые в самом начале жизненного пути,знания, от которых потом надо полностью отказываться, заменяя их другими. С гносеологической же точки зрения, это означает полную дискредитацию сенсорного уровня познания, что в корне противоречит принципу единства чувственного и рационального. Разумеется, только опыт открывает перед человеком возможности наиболее полного, всестороннего и адекватного познания действительности. Но отсюда вовсе не вытекает, что уровень «чувственного созерцания» препятствует приближению к истине и даже вводит человека в заблуждение. Уместно в этой связи сослаться на теоретико-экспериментальные анализы Б.Г. Ананьева (1977), который неоднократно подчеркивал огромное значение сенсорных данных не только на начальных этапах познавательного процесса, но и в основных видах человеческой деятельности.
Даже последовательные сторонники культурно-исторической концепции психики вынуждены признать, что на доречевой (и, следовательно, допонятийной) стадии развития ребенка формируется важнейший фундаментальный слой психики, который, будучи «скрытым» и «субъективно непредставленным» у взрослого человека, тем не менее, «и есть объективное поле любого психологического исследования» (Зинченко, Мамардашвили, 1977, с. 122).
Обратимся к другому аспекту проблемы зрительного восприятия – вопросу, связанному с понятием «чувственной ткани» и делением зрительного образа на два компонента: проксимальный (т.е. сетчаточный) и дистальный (т.е. отражающий внешний предмет) (Леонтьев, 1975).
Проблема рассогласования между сетчаточным изображением предмета и субъективным образом восприятия была поставлена еще Гельмгольцем (1896). Узловым пунктом этой проблемы является феномен константности восприятия, т.е. тот факт, что при изменении сетчаточной проекции в результате перемещения и поворотов объекта относительно наблюдателя последний воспринимает предмет как неизменный. Гельмгольц дал вполне логичное и не потерявшее своего значения до наших дней решение вопроса: константность восприятия обусловлена участием в акте восприятия бессознательных умозаключений. Выражаясь в современной терминологии, Гельмгольц постулировал активность воспринимающего субъекта, предварительную информированность о предмете и сохранение этой информации в памяти.
Следует учитывать, что концепция Гельмгольца была построена на представлениях физической оптики – физиология зрения тогда лишь начинала свое развитие. Не удивительно поэтому, что физическая основа восприятия и внутренняя активность наблюдателя разделяются и противопоставляются в его схеме столь откровенно. Гораздо большее удивление вызывают некоторые трансформации этой же, по сути дела, проблемы в современных психологических концепциях.
В книге «Восприятие и деятельность» (1976) читаем: «Безусловно, информация о мире извлекается не из сенсорной ткани образа, а вычерпывается из самого окружающего нас мира, поэтому механизм этого вычерпывания невозможно найти в принципах “структурации сенсорики”» (с. 264–265). При этом автор (А.Д. Логвиненко) подкрепляет свои позиции ссылкой на Гибсона, хотя он всеми своими работами стремился доказать как раз обратное: принципиальную возможность воссоздания адекватной картины «видимого мира» из материала «видимого поля» (т.е. двумерного сетчаточного изображения) путем так называемого «стимульного варьирования высшего порядка», которое происходит в «оптическом потоке» (или в «оптическом строе»).