Пути-Пучи

Однажды, в самом начале кампании ненависти, Саша набрался смелости (как-никак, офицер!) и спросил ее:

- Иоанна Вильгельмовна, объясните, ради бога, чем это я вам так досадил?

- Тем, что ты жив! – в ту же секунду выплюнула Бобик и без паузы прошипела змеино. – Тем, что ты ЖИВ!

- Ну, извините, - сказал Саша, попытавшись скрыть ужас. – Я больше не буду.

Бобик еще долго молчала, не отводя от Саши расширенных ненавистью глаз.

Однажды, много позже этого разговора, на одном из практических занятий второго этапа, Адамов заставил их соединиться в половом акте.

Как и у всех мужчин Угла Лебедя и Куницы, у Саши были две постоянных партнерши – Дина и Дама в Перьях. Иногда вместо них Адамов ставил Сашу в паре с Рекламной Девочкой, Ниночкой Двали; это была очень деловая, очень энергичная блондинка, высокая и с отличной техникой. В паре с Бобиком Саша до тех пор никогда не работал.

Саша, когда рассказывал, уже не помнил, какую конкретно цель преследовала их копуляция и почему Адамов решил соединить его именно с Бобиком. Указания Адамова не обсуждались.

Полный самых неприятных предчувствий, Саша повернул голову к Бобику, их взгляды скрестились. В ту же секунду Саша понял, что настал его смертный час. Бобик эту точку зрения полностью разделяла.

- Минет? – спросила она, не отводя от Саши торжествующего, почти любовного взгляда.

Саша передернулся от страха. "Откусит, ей-богу, отгрызет, сука!" – подумал он. Сука подтверждающе кивнула.

- Обойдешься! – рявкнул Адамов. – Работаете в ординаре. Стоя! Что непонятного?

- Можно и так, - просипела Бобик. Она только что не облизывалась.

Они разделись. Ендобе уже не раз доводилось видеть обнаженное тело Бобика, точно так же, как и тела всех остальных дам Угла. Тело ее было налитым, смуглым и, в общем, даже ничего было тело, типа "все на месте", но ничего похожего на вожделение оно никогда у Саши не вызывало. Может быть, из-за слишком темных, почти черных сосков на крепеньких, третьего размера, грудях, а может, из-за слишком буйной растительности на лобке или коротковатых ногах, непонятно. Но, так или иначе, Саша всегда благодарил Бога (или Адамова?) за то, что Бобик не входит в число его партнерш – мысль об этом всегда вызывала у него содрогание.

Раздевшись, Бобик стремительно подлетела к Саше, вскинула руки ему на плечи, вспрыгнула на него, крепко, до боли, обхватив его бедра ногами. Саша был уверен, что с Бобиком у него не получится – как всегда, ее тело не вызывало и тени желания; прикосновение ее кожи, ее грудей, ее живота ничего не изменило. Кожа ее была не гладкой, а как бы чуть-чуть мохнатой – и это тоже не способствовало эрекции. Саше было противно, он злорадно улыбался ей в зубы.

Но рано он улыбался, Бобик рассудила иначе. Ее пылающий ненавистью, убийственный взгляд против желания вызвал у Саши эрекцию, болезненно сильную. И как только это произошло, Бобик молниеносным, хищным движением наделась на него.

Как и у всех женщин Угла, ее влагалище было очень разработанным, "безразмерным", и ни удовольствия, ни облегчения не приносило. После двух-трех вступительных и медленных фрикций Бобик на мгновение остановилась, а затем превратилась в шторм, цунами, машину, бешено забивающую сваи в неподатливый грунт. Из-под полуприкрытых век багрово сверкали яростные зрачки; кажется, она визжала. И совершенно точно извергала самые грязные проклятия, каких Саше даже в сугубо мужских, солдатских и офицерских компаниях слышать не приходилось; да он и сейчас не слышал на самом деле, ну, почти не слышал, все звуки перебивал бухающий в сердце рефрен:

- СДОХНИ, СДОХНИ, СДОХНИ, СДОХНИ!!!

Каким-то непостижимым образом она постепенно забирала контроль над его телом, точно так же, как две минуты назад захватила контроль над членом – теперь он невыносимо болел от напряжения и горел. И тело, он это отлично чувствовал, начало поддаваться, начало готовиться к добровольной смерти, как вдруг что-то случилось.

Откуда что берется? – он вдруг обозлился невероятно, налился той же ненавистью, что и Бобик, и отдал ей эту ненависть – начал бешено колотить ее пахом о пах. Не ожидая того, она почти сразу сломалась, поддалась его ритму, и он захохотал, впервые заметив в ее глазах не ненависть, а только растерянность и животный страх.

Теперь уже он вел партию, он убивал ее своими яростными вторжениями, он диктовал поведение ее телу, он раздирал ей пальцами задницу, он доставлял ей боль; единственное отличие состояло в том, что его ненависти на чистое убийство все-таки не хватало, это все-таки была ненависть-эхо, он не убивал ее – лишь до полусмерти избивал.