Пути судьбы

— О, Мать Времени, я слушаю их, я хочу их увидеть… Это мальчишка и девчонка, а может, юноша и девушка, жалкие муравьи на опасной Тропе. Ха-ха-ха, как они еще молоды и глупы! Ничтожные вопросы заслоняют им все, весь мир, всю жизнь! У-у-у, я сдую этих букашек прочь, я выпью их силу, я, могучая Ароя, засыпающая песком города, вырывающая с корнем деревья, вздымающая морские валы! У-у-у, лечу, лечу-у-у!!! — ревом урагана отдалось по всей пещере, и блики, словно потревоженные огни факелов, испуганно заметались по стенам, ища и не находя спасения.

— Нет, Ароя, утихни, ты в прошлый раз была первой! Ты могуча, но у тебя ветер в голове, ха-ха-ха! Ты самая ветреная из нас и всегда порываешься улететь первой! И всякий раз забываешь, кому это решать! Чаша, таящая все ответы, сейчас укажет, кому начать игру смерти!

Один из столбов, шевельнувшись, вдруг, превратился в старуху. Одетая во все черное, она величественно стояла у возвышения. Лицо ее, изборожденное морщинами, казалось вырезанным из куска древесной коры. Нос хищным клювом нависал над узкими губами, глубоко посаженные глаза горели неукротимым огнем. Она подняла руки, и складки одеяния распахнулись, как крылья огромной птицы:

— Тара!

Столб напротив нее дрогнул и взвился вверх ослепительным гудящим пламенем. Голубой свет померк, и пещера озарилась красноватыми отблесками беснующегося огня. Через мгновение языки пламени обрели форму человеческой фигуры, и вот уже у возвышения стоит вторая старуха с таким же точно лицом. Ее широкие одежды отливают то золотом, то пурпуром, то темнеют, подобно угасающим углям. Пепельно-седые волосы закручены в тугой узел и перевиты черно-золотистой лентой.

Матерь Времени снова взмахнула руками:

— Хис!

Третий столб покрылся сеткой тончайших трещин. Их становилось все больше и больше. Мелкие камешки и песок с шорохом посыпались на пол, освобождая то, что было внутри, — старую, очень старую женщину, словно высеченную из куска песчаника.

Узкое изможденное лицо, две глубокие морщины у губ, три борозды поперек лба и складка между бровей — казалось, мастер, который изваял эту фигуру, меньше всего заботился о лице, так грубо оно было сделано. Резкая щель безгубого рта, крючковатый нос, упрямый подбородок — и все же это было то же самое лицо, что и у двух других старух. Из темных впадин пронзительно и живо смотрели черные агатовые глаза, отражая блики голубоватого света. Она приподняла голову и чуть заметно улыбнулась.

— Эсса! — негромко прошелестело третье имя, и Морта протянула левую руку, указывая на столб рядом с собой. Тут же струя воды с шипением взметнулась к потолку и обрушилась вниз грохочущим водопадом. Крутя и перекидывая голубоватые кристаллы, излучающие мягкий свет, поток устремился вокруг возвышения и исчез под нога-? ми Повелительницы Вод, стоявшей теперь слева от Матери Времени.

Зеленые, словно морская трава, волосы жесткими прядями падали на плечи, обрамляя темное лицо с прозрачными светлыми глазами. Те же самые черты, что и у других старух, но с выражением надменной холодности и насмешки. Эсса откинула назад волосы и расправила складки широкого бирюзового одеяния, сверкающего, как вода глубокого моря в ясный вечер. Она обвела взглядом остальных и замерла, глядя на последний столб.

— Ароя!

Черный рукав взлетел вверх, и Мать Времени протянула к столбу правую руку. И тут же с воем и стоном на его месте закрутился высокий смерч, подняв к самому своду камни, песок, сияющие кристаллы. Его воронка раскачивалась в стороны, словно собираясь сорваться с места и улететь прочь. Морта нахмурилась и снова взмахнула рукой. На этот раз от ее голоса содрогнулись стены пещеры, и сверху посыпались черные камни:

— Ароя!

В тот же миг смерч, словно потеряв всю силу, стал уменьшаться, пока не превратился в беловолосую старуху. Ее космы растрепались, губы в хищной усмешке приоткрывали мелкие крепкие зубы. Одеяние, больше похожее на клочья плотного тумана, клубилось, скрывая очертания худощавой фигуры. Темно-серые глаза смотрели остро и ясно, отчего ее лицо, иссеченное морщинами, казалось моложе, чем у остальных.

Морта больше не глядела на Повелительниц Стихий, ее взгляд был прикован к небольшой черной чаше, стоявшей посреди возвышения. Она была сделана из обсидиана в форме человеческого черепа. Тусклые багрово-красные рубины, вставленные в искусно высеченные глазные впадины, не оживляли этого каменного лика смерти. А содержимое светилось тем же голубоватым светом, что и кристаллы, разбросанные по всей пещере.

Десять рук одновременно протянулись к чаше, и губы каждой из старух зашевелились, задавая вопрос. Пещера наполнилась тихими звуками, напоминающими то ли свист ветра в голых ветвях, то ли треск горящих сучьев, а то плеск прибрежной волны и шум каменной осыпи. Одни становились громче, другие затихали и вновь набирали силу, но вот все звуки умолкли, заглушенные торжествующим гудением огня. Чаша медленно повернулась на месте, и глаза, вспыхнув алыми искрами, остановились на Таре, Повелительнице Огня.