Пути в незнаемое

Не судьба! Сломалась полуось заднего колеса. И пока шофер делал так, чтобы задние колеса могли хотя бы катиться, наваливается тьма-тьмущая. Но добраться до оленей все-таки еще есть шанс — у «уазика», как известно, два ведущих моста. И вот, влекомые передними колесами, мотаемся на рытвинах и камнях, которые в качающемся свете фар кажутся серьезными препятствиями. Но это цветочки, ягодки — впереди. И в первой же ягодке наполовину лишенная движителя машина встает намертво — замирает посреди речки Майманчан.

Коротаем ночь то в фургончике, то выскакиваем на близлежащий галечный островок. Жжем стволики лиственниц, которые паводок притащил сюда. От здоровенной, не растаявшей за лето наледи, в которую чуть ниже впивается Маймачан, ползет туман. Холодно. Бутылки без страшных надписей на этикетках пустеют, едва согревая и вовсе не поднимая настроения — близок локоток, то бишь Рангифер, да, наверное, теперь не укусишь.

Но сверкнула гениальная идея и окрасила ночь в радужные тона: нас десятеро, а на Рангифере много болотных, до пояса сапог. И если сапоги притащить сюда, неужто не протолкаем машину через речки? Посуху-то она и сама небось пойдет… И Александр Яковлевич Соколов — шеф группы по изучению биоэнергетики северного оленя, молчаливо маявшийся именно в таких сапогах от самого Магадана, не дождавшись рассвета, пускается в 12-километровый вояж.

Потом, когда мы чаевничали в уютном двухэтажном бревенчатом домике Рангифера, он сказал: «Все решили сапоги». И вправду, без двух рюкзаков резиновых сапог-вездеходов, доставленных к Майманчану, машину бы не протолкать ни босиком, ни в городских штиблетах. Вода холоднющая, кое-где с корочкой льда, а камни на дне скользкие как мыло.

Пьем чай. А рядом с лиственниц опадает хвоя. И все вокруг, даже мягкий моховой ковер, в котором приятно утопает нога, посыпано этими хвоинками, словно нежным песочком. Неподалеку деревянная изгородь экспериментального корраля — сюда для опытов приводят оленей. Вернее, приученные олени, почуяв работу, сами направляются туда. Они знают, что после не очень-то обременительного опыта тут же получат шикарную зарплату — толику комбикорма, до которого весьма охочи.

А уж коли так, то не побеседовать ли нам поначалу не об экспериментах, не о лакомстве, а о первооснове трудной оленьей жизни — ягеле?

Похоже, олени самые совестливые едоки из всех, кому природа накрывает стол.

Лоис Крайслер. Тропами карибу

С этим высказыванием Лоис Крайслер можно поспорить. Совестливы не только олени. Зайцы, кролики, бобры и некоторые другие создания относятся к еде с превеликой экономией и частенько дважды съедают обед. Более того, зверьки-вегетарианцы собственными силами, с помощью кишечной микрофлоры, из коры и трав готовят белковые блюда и витаминные приправы группы В, появляющиеся на свет не совсем обычным способом — из-под хвоста. Свое всегда вкуснее. Вот для непривычного человека не очень аппетитное, но зато достоверное описание специалистом такой трапезы: «…бобр садится, подвернув под себя хвост и согнувшись так, что позадитазовая область располагается перед его мордой. Передними лапками он начинает массировать область клоаки. Затем с громким звуком извергает из клоаки кал и с причмокиванием пожирает его, подтягивая при этом клоаку лапками ко рту». Зайцам, чтобы слопать собственное кушанье, так изворачиваться не надо: катышки сами падают из-под хвоста.

И все-таки Крайслер права. Зайцы и бобры экономят то, что побывало у них в животе и транжирят в зеленой столовой. Так, бобры, ничтоже сумняшеся, бросают наполовину подгрызенное дерево, которое потом засохнет. Дикие же северные олени не разоряют скатерть-самобранку — тундру. И оленей много в тундре потому, что они не портили жизнь ягелю, не подрывали его естественное воспроизводство. К сожалению, домашние северные олени не очень совестливы и с ягелем не церемонятся. Почему и как это безобразие получается — вскоре будет сказано.

Ныне топтать ягель, олений мох, в котором так приятно утопает нога, все равно что топтать кусок хлеба на глазах страждущего. И все-таки этим неприятным делом однажды занялись достойные люди — сотрудники Института экологии растений и животных АН СССР. В трудах симпозиума рассказано, как они, выбрав в тундре типичные площадки пять на пять метров, ранней весной стали их усердно топтать, а потом смотреть, что из этого выйдет. Вышло же то, что после 2000 шагов лишайники и мхи словно растаяли, кустарнички исчезли почти наполовину. Зато пушица, осока и мятлик тут же заняли чужое место под солнцем. Занять-то заняли, но не зацвели — цветение наладилось лишь на третий год после топтанья. Дальнейшие наблюдения поведали о серьезной травме — жизнь сообщества тундровых растений там, где научные сотрудники на славу поработали ногами, вернется на круги своя лишь через десятилетия.