Пути в незнаемое

Все так. Но фактом остается и уникальность «последнего из могикан». Только этот образ встречаем мы у Ленина — из всей американской литературы. И не однажды, не дважды, а семь раз появляется он на страницах ленинских работ. Почему же именно «последний из могикан»? Что в нем, в этом образе, любимом каждым из нас, но и полузабытом уже, давно ставшем лишь отголоском воспоминаний о подвигах, совершенных в детских играх?

Может, и у Ленина это — лишь запавшая в память яркая картинка из детства, когда он, как и миллионы его сверстников из разных поколений, самозабвенно играл в «индейцев», рисовал, подобно Гайавате, послания «тотемами» на бересте и, по воспоминаниям Дмитрия Ильича Ульянова, рассказывал в подробностях младшим брату и сестре о трудностях только что прошедшей охоты и о многочисленных хлопотах, причиненных ему «белыми» людьми, которые «ловили Володю арканом и хотели его убить или взять в неволю, что, пожалуй, еще страшнее смерти»?..

Ведь вот и Маркс подарил своей младшей дочери — шестилетней Тусси — полное собрание сочинений Купера и, как рассказала потом сама Элеонора Маркс-Эвелинг, «читал со мной все эти повести и совершенно серьезно обсуждал их содержание со своей дочуркой». А восемнадцатилетний Энгельс пишет стихотворение «Флорида» — о борьбе за свободу местного индейского племени семинолов…

А может, просто само выражение «последний из могикан», давно уже ставшее крылатой фразой, привлекло внимание Ленина-публициста своей ясностью, краткостью, образностью? Как привлекло оно Тургенева, Чехова (вспомним его «Последнюю могиканшу»), Лескова, Писарева, Луначарского (в статье на смерть Короленко), а позже — Фадеева… Вот и весь ответ? Думается, не весь. Лишь малая часть его. К тому же — не главная.

У Ленина нет случайного. И надо, разумеется, посмотреть повнимательнее, как использует он известный куперовский образ. И сопоставить ленинскую трактовку с традицией осмысления индейской темы в русской литературе, в передовом общественном сознании прошлого. Традицией богатейшей и очень давней.

Традиция

Могикане пришли в Россию не романтическими незнакомцами. Напротив, о судьбе американских индейцев здесь было известно давно, и задолго до Купера обвыкались в российской речи слова далекого континента — «табак», «маис», «томаты», «мокасины»… Роман «Последний из могикан» добавил к ним название индейского племени, ввел в обиход яркий, афористический образ, сделал известным слово «тотем». В библиотеке имени Ленина сохранились экземпляры первого издания романа на русском языке. Он был напечатан в Москве в 1833 году. В конце века знаменитый бунинский перевод «Песни о Гайавате» донес до читателей музыку индейских имен и названий, поэтичность их легенд, своеобразие коллективистского уклада.

Но еще в середине века восемнадцатого, а точнее, в 1752 году вышла отдельным изданием философская поэма Ломоносова «Письмо о пользе Стекла». Американская тема появляется в ней неоднократно. Поэт славит и дерзость первооткрывателей континента, и величайшее изобретение своего времени — громоотвод Франклина. Однако самые сильные строки поэмы посвящены трагической судьбе американских индейцев. Предвосхищение темы последнего из могикан.

Им оны времена не будут в век забвенны,
Как пали их отцы для злата побиенны…

Ломоносов возмущался и протестовал против варварского уничтожения индейцев, ограбления и жестокой их эксплуатации европейскими колонизаторами. Есть в его поэме и мысль о нравственном превосходстве индейцев. Их бескорыстие и наивность противопоставлены алчности и вероломству «цивилизованных» пришельцев — очевидная перекличка с идеями французских просветителей, с парадоксальной теорией Жан-Жака Руссо.

С обостренным интересом следила русская общественность за развитием американской революции. Она началась одновременно с крестьянской войной в России. «Пугачевщина» закончилась публичной казнью вождя восставших. Война в Америке — избранием предводителя «бунтовщиков» главой государства.

Декларация независимости нового государства начиналась словами о равенстве и свободе каждого человека, его праве на счастье. Радищев в первом революционном стихотворении России — оде «Вольность» — приветствовал заокеанскую республику:

Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету обнажил…

Прошло семь лет, и он же, Радищев, с негодованием пишет о противоречивости и ограниченности принципов американской демократии, об исторических анахронизмах в жизни американского общества. Выяснилось, что и республиканская Америка в негре и в индейце видит не человека, а только скота, дерево, раба… Перечитайте главу «Хотилов» в его «Путешествии».