Непонимание сути этого метода чуть не привело меня однажды к катастрофе.
— Петр Леонидович, можно мне к вам зайти? Мне надо подписать заказ в мастерскую.
— Заходите, заходите, Элевтер, — мирно сказал Петр Леонидович.
Я приблизился к его креслу.
— А что это у вас за бумаги? — спросил он меня, указывая на миллиметровку, свернутую в трубочку.
— Вы вчера обещали мне подписать чертежи в механическую мастерскую, — пробормотал я, разворачивая перед ним бумажный рулончик. Но не успел я его развернуть, как Капица закричал на меня:
— Это еще что за чертеж? Послушайте, Андроникашвили, вы что? Приехали ко мне в институт специально, чтобы загружать мои мастерские?
— Что вы, Петр Леонидович!..
— Вы, кажется, хотели подготовить у меня в институте докторскую диссертацию?
— Докторскую… — почти неслышно произнес я.
— А я у вас и кандидатскую степень отниму!
— Да за что?.. — еще тише прошептал я.
— Да за то, что вы не умеете использовать приборы, кстати сказать, сконструированные вами же. Из вашего прибора, наверное, можно выжать еще кучу данных, а вы уже хотите новый заказывать!..
В редких случаях Петр Леонидович разрешал работать до одиннадцати.
В 11 часов вечера один из нас (все тех же злосчастных экспериментаторов) обходил все лаборатории, все комнаты, все цеха института. В нашу обязанность входило перекрыть газ или воду, забытые кем-нибудь, выключить рубильники на щитах, погасить свет, посмотреть, нет ли тлеющих предметов, попробовать, плотно ли завинчены редукторы водородных и гелиевых ресиверов. Если бы не эти предосторожности, то институт неоднократно имел бы основания погибнуть от огня, взрыва или потопа.
Рабочая неделя кончалась, как в Кембридже, в пятницу. Для Капицы — в 2–3 часа дня, после чего он уезжал с семьей на дачу. Для остальных — когда последние капли жидкого гелия испарялись из их приборов.
Но это не означало, что в субботу институт не функционировал вовсе. Суббота — день открытых дверей. В субботу в институте все должно было быть особенно чисто, прибрано. В этот день бесконечные экскурсии ученых, инженеров, военных, писателей и даже пионеров посещали лаборатории и беседовали с нашими научными работниками.
— А ну-ка покажите ваши дисперсные взвеси, — попросил Шальников, имевший привычку интересоваться всем и вся. — В чем это они у вас взвешены? В спирту… Ни к черту не годится, — объявляет он после того, как посмотрел взвесь в рассеянном свете. — Я сам долго занимался физикой коллоидов. Это не шуточное дело. У вас концентрация получается очень низкая.
— Что же, увеличу частоту и амплитуду машинки, — ответил я как ни в чем не бывало и запустил свою машину на такой ход, что, несмотря на «плавающий» фундамент, вибрации и шум распространились на все здание.
Через полчаса передо мной появился взмыленный Писаржевский.
— Шеф приказал мне немедленно найти, откуда разносится этот вопиющий звук и почему дрожит весь институт. Оказывается, это вы ставите тут наукообразные опыты?! Вы бы уж подождали, пока Капица куда-нибудь уедет. Или убавьте амплитуду.
Я выключил наукообразную установку. Немедленно явился Шальников и сразу же схватился за сосуд с дисперсной смесью.
— Концентрация мала. Прибавьте амплитуду.
— Подожду до вечера пятницы, пока Капица не уедет.
— А что, уже взъелся из-за шума?
— Нет, не взъелся, но присылал Олега. Олег советует подождать, пока Пэ-Эл куда-нибудь уедет.
— Ну-у, вы своих экспериментов так и не успеете сделать. За вас их кто-нибудь другой сделает, если вы намереваетесь работать полтора дня в неделю. Работать надо день и ночь.
— Концентрация мала, — слышалось в понедельник.
— Концентрация мала, — слышалось во вторник.
— Концентрация мала, — слышалось в среду, четверг, пятницу и субботу. Эти слова произносил один и тот же голос — голос Шальникова.
Шальников был в курсе всех дел института и отдельных его сотрудников, никого не боялся (не то что я), ни с кем не считался и делал все в состоянии запальчивости и глубоко интуитивно. Нам, грешным, надо было рассчитать эксперимент, если мы хотели, чтобы он получился. Надо было оценить возможные погрешности и ошибки, чтобы ожидаемое явление не выскочило за пределы наблюдаемости. Надо было сконструировать установку, вычертить ее общий вид, по отдельности вычертить все части до единой, обдумать технологию изготовления деталей стеклодувным гением Александром Васильевичем Петушковым и боссом механических мастерских Николаем Николаевичем Минаковым. Не поступишь так — ан эксперимент и сорвется, что-то не сработает.
Александр Николаевич Петров , Маркус Чаун , Мелисса Вест , Тея Лав , Юлия Ганская
Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научная литература / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы