Пути в незнаемое. Том 17

— А, это ты! — воскликнул он гостеприимно и кровожадно. — Когда защищаешь диссертацию? Уже? А когда возвращаешься в Тбилиси?

Я промолчал.

Кецховели вытянулся во весь свой большой рост, поправил правой рукой сломанную во время гражданской войны левую руку и сказал очень интимно и интригующе:

— Циклотрон покупаю.

— На сколько миллионов? — спросил я.

— Десять миллионов рублей.

— На сколько миллионов электрон-вольт? — переспросил я.

— Какие еще электрон-вольты? — рассердился ректор. — Я ботаник, а не физик. Про электрон-вольты сам должен знать!

— А зачем вам циклотрон? — осведомился я индифферентно, всем своим видом показывая, что циклотрон меня не касается.

— Не мне он нужен, а тебе. Неужели не понимаешь?

— Совершенно не понимаю, потому что он мне абсолютно не нужен.

Тут Николай Николаевич совсем рассвирепел:

— Что же, по-твоему, я его для ботаников покупаю или для юристов? Я его для тебя покупаю и для Вагана!

— Я циклотроном никогда не занимался и ядерной физикой не собирался, откровенно говоря, интересоваться. У меня есть своя специальность — низкие температуры, и я хочу продолжать заниматься этой областью науки. Вагану Мамасахлисову, хоть он и ядерщик, циклотрон тоже не нужен — Ваган теоретик.

— Когда приедешь, тогда и разберемся. Раз ты уже защитил, тебе в Москве делать нечего. Я приехал забрать тебя.

— Не поеду, — угрюмо сказал я.

— Поедешь! — властно закончил беседу ректор.

Я тут же понял, что битва проиграна и что не скоро мне удастся снова увидеть жидкий гелий.

15. Кавказский пленник

Мы шли по ночному Тбилиси с ней, а я рычал. Я то бежал как сумасшедший вперед, то останавливался как вкопанный, потрясая кулаками.

В соответствии с неравномерностью моей походки ее каблучки стучали то быстро-быстро (точки), то медленно (тире).

«Морзянка, — подумал я. — Жаль, что я не знаю морзянки, интересно было бы расшифровать; может, получился бы какой-нибудь смысл».

Эта безумная идея отвлекла меня от рычания, и уже спокойнее я сказал:

— Мне здесь делать нечего. Нет ни людей, ни приборов, ни денег. Можешь ты себе представить пианиста, у которого нет рояля?

— Можно учить других…

— Учить других — это не то что работать самому. Это совершенно разные творческие процессы. Хочу работать сам, сам хочу работать, а не чужими руками, и потом, на чем учить, на электрическом чайнике? Студент измеряет потраченную электроэнергию и определяет количество выкипевшей воды!

— Откуда я знаю? Может быть, это как раз и нужно студенту.

— Это все равно что Гилельса пригласить в город, где в музыкальной школе вместо рояля бренчат на балалайках!

— Ну если так, то поговори с президентом Академии…

— Я и так уже уговариваю его каждый день.

И все-таки назавтра я снова явился к президенту Академии наук Грузии.

— Николай Иванович, к вам можно?

— Заходите, здравствуйте, во-первых.

— Здравствуйте, Николай Иванович. Еще раз заявляю вам: во мне вы имеете пианиста без рояля. Зачем вы меня заманили сюда?

— Считайте себя кавказским пленником. Ему было хуже, он сидел в яме, а вы ходите по городу. Может быть, вас, как лермонтовского пленника, спасет какая-нибудь девушка?

— Спасает, но что она может сделать хотя бы против вас?

— Элевтер Луарсабович! Давайте серьезно. Вы нужны в Грузии. Мы вас с удовольствием отпустим на время в Москву, но только после того, как получим известие о том, что вы освобождены там от работы и выписаны из города.

— В Грузии я не нужен, физики здесь все равно не сделаешь. Просто обезумевший ректор вообразил, что один человек может создать в университете новый физико-технический факультет. В Москве этим занимались семь академиков и тридцать докторов наук!

Вошел помощник президента и внес какие-то бумаги.

— Ну вот и хорошо, — сказал президент, сдвинул очки со лба на нос и посмотрел на меня. — Получено распоряжение Президиума Академии наук СССР за подписью академика Вавилова, отменяющее приказ о вашем зачислении в Институт физических проблем. Теперь вы уже окончательно кавказский пленник.

…Так начался новый, длящийся и по сей день этап моей жизни.

Циклотрон оказался мифом, но зато вскоре возник ядерный реактор. Были в моей жизни и физика элементарных частиц, и физика твердого тела, и биофизика. Снова застучали в лабораториях насосы, откачивая пары жидкого гелия. Было то, что хотела иметь научная молодежь Грузии, было то, что требовало от меня общество, было то, из-за чего руководители республики так резко изменили мою судьбу.

О. Мороз Проблема ЭС-И-ТИ-АЙ [55]

Помню, как я впервые заинтересовался этим вопросом, лет десять назад это было. Прочел я тогда в статье академика В. Г. Фесенкова, что в общем-то разумная жизнь — штука маловероятная, что, может быть, кроме как на Земле, нигде ее больше нет. Статья так и называлась «Разум — исключительное явление во Вселенной».