Пути в незнаемое

Так ли это? Психологи отыскали иные (тоже неизмеряемые, правда ) эталоны. Нашу уверенность в безотказности органов чувств, умеющих измерять реальность. И наше душевное чувство меры. Чувство милосердия и сострадания. Речь идет о двух удивительных, воспроизведенных многими лабораториями экспериментах, показавших чрезвычайно высокий уровень давления потребности в единении.

Восемь человек стоят у стола экспериментатора и оценивают на глаз сравнительную длину четырех начерченных линий (или четырех полосок картона, или палочек — это безразлично). Которая из них длинней? Отвечает первый, второй, третий… Каждый слышит ответы остальных. Стоящий последним с непреложностью (он же верит своим глазам!) видит, что все они единогласно называют совсем не самую длинную. Но единогласно — одну и ту же! Он не знает, что семеро остальных — подставные лица экспериментатора, он не знает, что назначение эксперимента — как раз в том, чтобы столкнуть в нем (и тем самым измерить) очевидность видимой им реальности и потребность быть со всеми и не плоше других! А разница, между прочим, в длинах довольно велика, в иных экспериментах она доходила до четырех сантиметров.

И очевидности переставали верить. Значительное число испытуемых называло более длинной ту же полоску, что и остальные. Существенно и зримо колебались и волновались все. Были и те, что отвечали верно. Только чего им это стоило, видно было невооруженным глазом. Очень сильное, чрезвычайное порой нервное возбуждение охватывало их со всеми его наружными проявлениями.

А во втором эксперименте (его провел исследователь Милгрэм) участвовало четверо испытуемых. Один из них — ученик — запоминал и воспроизводил читавшиеся ему сдвоенные слова. Трое остальных — учителя. В случае неправильного ответа ученик получал удар электрическим током. Начиная от слабого (напряжением в пятнадцать вольт) до очень болезненного (напряжение — четыреста пятьдесят вольт). Шкалу интенсивности удара меняет один из учителей, он же и нажимает кнопку. Силу наказания определяют все трое, но свои суждения первыми произносят двое других, а за нажимающим кнопку — только последнее слово и исполнение. При ударах током от источника до 75 вольт ученик не высказывает видимого неудовольствия, выше этого — ворчит и хмурится. Со 159-ти — жалуется на боль, выше — кричит и корчится, требует прервать эксперимент. Можно за него не беспокоиться: это актер, такое же подставное лицо, как двое других учителей, проявляющих настойчивость и неумолимость. С каждым неправильным ответом они требуют все более и более ужесточить наказание. Цель эксперимента — выяснить податливость третьего (того, кто нажимает кнопку), сопоставить, столкнув, его стремление не противоречить групповому единству и его чувства при виде стонущего от боли человека.

Восемьдесят человек таких испытуемых прошли лабораторию Милгрэма. Двадцать семь из них под давлением группы согласились наносить удары выше ста пятидесяти вольт. Интересно, что в параллельно идущих контрольных опытах (когда вопрос о мере наказания каждый испытуемый решал самостоятельно) до такого уровня дошли только двое. Яркая, не правда ли, иллюстрация давления потребности быть со всеми и как все?

А теперь — о мотиве прямо противоположном.

Павлов, почитавший в исследователе главным «наблюдательность, наблюдательность и наблюдательность», не мог пройти мимо странного поведения одной своей подопытной собаки. Приветливая, ласковая и послушная, она превращалась в исчадие ада, как только на нее надевали лямки и устанавливали в станок для опыта (не болезненного, не страшного ей любого опыта). Она металась, безостановочно выла и лаяла, остервенело грызла ремни. В это время враждебная всем, она тут же теряла всякую агрессивность и злобность, спрыгнув со станка на землю. Павлов предположил у живых существ наличие рефлекса свободы, преувеличенно развитого у наблюдавшейся собаки, и написал об этом специальную статью. Многократно оспоренная впоследствии, столь же часто поддержанная, его гипотеза, говорят психологи, во многом правдоподобна. Ибо если и отсутствует в человеке специальная обособленная потребность в свободе, то острое и яркое проявление какой-то из сокровенных его необходимостей выглядит вовне именно так. Человеку свойственно глубочайшее стремление поступать по собственной воле, думать и решать самостоятельно, а главное — непременно ощущать наличие этой свободы. Если в чем-то и передавая, вручая кому-либо право решать вместо себя, то и это делая добровольно, по собственной склонности и признанию, по собственному нежеланию нести бремя выбора и ответственности. Навязанность и принуждение, давление и зависимость человек воспринимает как ущемление, как гнетущее неудобство и соответственно своим возможностям реагирует на них.