Как водится, начинали с крыс. Их некоторое время подвергали ударам электрического тока, от которых они не могли найти спасения. После множества попыток избежать ударов и найти выход крысы сдавались. Они становились пассивными, теряли всякий интерес к возможностям спастись и примирялись с безрезультатностью всех попыток. После этого их жизненные обстоятельства менялись: крыс помещали в условия, где удары током продолжались, однако уже была возможность выхода. Крысы пренебрегали возможностью облегчить свою судьбу. Обученный безнадежности, мозг оказывался неспособным к новому поиску и любой инициативе.
Эксперименты продолжались на людях. Испытуемым в течение некоторого времени давались заведомо неразрешимые задачи. Через некоторое время выяснялось, что они значительно хуже справляются и с теми задачами, которые уже имеют решение. Похоже, что мозг как бы обобщает длительный неуспех в конкретных обстоятельствах и резко сокращает свою активность для новых поисков и новых вариантов.
Глупости нет, и каждый прав по-своему. Только один — со своей колокольни, а другой — со своего шестка. Как чрезвычайно яркий пример относительности нашего понимания ума и глупости легко привести выступление известного генерала Гроувза, руководившего в конце второй мировой войны разработкой атомной бомбы. Об этом времени сохранилось много воспоминаний, в том числе и самого Гроувза. Так вот, выступая в Лос-Аламосе перед большой аудиторией старших офицеров охраны и инженерной верхушкой, он сказал им (предупреждая о трудностях общения с той группой великих физиков, что съехались сюда со всего мира): «Послушайте, у вас будет нелегкая работа. Мы собрали здесь весьма дорогой ценой величайшую коллекцию ч о к н у т ы х, какой еще не видывал свет! Вам предстоит опекать их и трудиться с ними».
Надо еще сказать, что слово «чокнутые» — это перевод, а достославный генерал употребил старое, замечательно образное выражение, означающее буквально «битые горшки».
Что добавишь к этой иллюстрации нашего чисто оценочного отношения к разуму другого человека?
Так что глупости как таковой нет, но есть тысячи ее проявлений. Притом размер совершаемой глупости часто прямо пропорционален широте ума, его размаху и творческой одаренности. Сплошь и рядом (молчаливо или вслух) так именуют поступки друг друга обе несогласные стороны. И обе справедливо. Ибо за каждым жизненным решением, за каждой мыслью, вылившейся в действие (или оставшейся просто мыслью), стоит гигантский аппарат обработки информации. Здесь и ситуация окружающей среды, и данные собственно личности (уровень притязаний, способности, характер, система ценностей, ведущие мотивы, прошлый опыт) — все это скажется на личностной окраске решения. Вот припомним, например, систему, предложенную психологом Селфриджем. Он ее назвал «Пандемониум» — в подражание демонам физика Максвелла, которых тот придумал некогда, чтобы образно иллюстрировать физические процессы. Демоны психолога Селфриджа — это некие активные существа (для физиолога — неведомые пока нейронные ансамбли), организующие человеческое мышление. Их четыре группы, этих демонов, и каждая — объект изучения на долгие, неведомо долгие годы.
Первая группа демонов — это демоны узнавания (цельного восприятия) предмета или ситуации. Это демоны-курьеры, демоны-осведомители, демоны-художники, если хотите. Их задача — уловить и воспроизвести наиболее полный образ того, что является предметом размышления. Если бы мы спросили о местонахождении этих демонов физиолога Сперри, например, — он ответил бы, очевидно, не колеблясь: правое полушарие мозга. Ибо именно правое полушарие схватывает образы внешнего мира в цельном виде, создает их образы-модели. Может быть, другие исследователи возразили бы, речь сейчас не об этом.
Далее эстафету принимают демоны выделения признаков. Это — препараторы, аналитики, классификаторы и систематики. Цельный образ они расчленяют на огромное количество признаков, одновременно разделяя их (очевидно) на существенные и второстепенные и передают свои сведения демонам опознания, хранителям всего предыдущего жизненного опыта живого существа. Думается, большинство исследователей поместило бы вторых демонов, демонов-аналитиков, в левое полушарие мозга, полушарие нашего рационализма, оперирующее словами и знаками. А третьи демоны — безусловные обитатели обоих полушарий, ибо там и здесь находятся, несомненно, каталоги нашего многообразного опыта, а ответственность за правильное опознание (предмета или жизненной ситуации) чрезвычайно велика, нечего об этом и говорить. А четвертые — демоны принятия решения. Их профессия очевидна.