Пути волхвов

Подо мной выросло кресло попроще, глубокое и удобное, а Рудо уселся справа и положил мохнатую голову на стол, раздувая ноздри. Принюхивался, нет ли чего для него. Я потрепал пса по лбу и тяжко вздохнул, раздумывая, с чего бы начать. Но Смарагдель избавил меня от выбора.

– Что за юнца ты привёл, Кречет-Лерис?

Он повернулся к Огарьку. Конечно, я поступил дерзко. Не следовало без позволения тащить мальчишку в чащу, но я был уверен, что со Смарагделем мы точно договоримся.

– Возьми его себе.

Смарагдель совсем по-человечески приподнял тёмную бровь.

– На что он мне?

– Лешачонком сделай. Не приживается он у людей. Уже нарвался на беду, еле спас. Второй раз не спасётся, загубят мальчонку.

– И что нам с того? Он тебе родня?

Я помотал головой и поставил кружку на стол. Лесная брага мгновенно кружила голову, но я был уже привычен к ней. Сегодня точно не стану танцевать, даже если лесавки пригласят. Один из лешачат – с нежными оленьими рожками на вихрастой голове – подвинул ко мне миску грибов и подал мясистый кусок хлеба. Я принял угощение и выбрал из миски несколько засоленных синих лисьедухов – их сила пригодится мне в пути.

– Обменяй. Огонёк зажёгся над одним, а я привёл тебе другого. Какая разница, кого из мальчиков забирать?

Смарагдель задумчиво постучал когтистыми пальцами по столу. Я видел сизый мох, покрывающий руку выше запястья, там, где у людей обычно растут волосы. Я бы не удивился, если б он решил прямо сейчас сменить облик и предстать передо мной замшелым горбатым чудовищем с ветвистой короной рогов. Но он держался, зная, что мне приятнее общаться с кем-то, похожим на человека. Я это ценил.

– Старый Дорожник не простит мне такой вольности. Не расплачусь. Тут не отдашь долг беличьей или птичьей стаей. А на бо́льшие траты я не пойду ради незнакомого юнца.

– А ради меня?

Не знаю, почему я так заупрямился. Летава ли так в душу запала?

– Ради тебя, может, и пошёл бы. Но какой твой интерес? Снова ты что-то затеваешь, сокол.

Это странно, но мне было приятно оттого, что Смарагдель журил меня, почти как старший брат младшего. Или как отец сына.

– Девке думаю угодить, – признался я.

По лицу Смарагделя медленно расползлась хищная улыбка.

– Бери любую из моих, Кречет. Девки – дело хорошее, но из-за одной из них я не стану перечить Дорожнику. Уж извини.

Смарагдель пренебрежительно называл Господина Дорог старым Дорожником. Я виделся с властителем всех путей всего однажды, но та встреча произвела на меня сильное впечатление. До сих пор мне было трудно понять, отчего маленький тщедушный человечек имеет власть даже над могучими нечистецами.

– Я понимаю тебя. Прости за дерзость.

А сам спрашивал себя: «И что с ним теперь делать?»

Лешачата и лесавки шептались, зыркали на Огарька. А малец, как я понял, не спал, а только притворялся. Боялся ли? Непросто, должно быть, очутиться хромым и беспомощным среди чащи, в окружении нечистецей. Видел ли он их раньше? Или всё ему впервой? Потом спрошу.

– Этот юнец тебе предназначен. Дорожник приберёг его для тебя, – проскрипел Смарагдель.

– Как же для меня? – Я возмутился. – Куда я его возьму? На Рудо так и буду возить? Да он увечным стал из-за меня!

Не хотел говорить последнего, не хотел признавать, что меня гложет вина, но слова сами собой вырвались, искренние и горькие. Лешачата разом смолкли, навострили уши.

– Как это – из-за тебя? – спросил Смарагдель ровно, без тени удивления, лишь с лёгким любопытством.

– Не успел я, медлил. Если бы поспешил, ему бы не рубанули по ноге.

Я опустил голову, как мальчишка, признающийся старшим в чём-то постыдном. Красивая лесавка подлила мне браги в кружку, и я тут же опрокинул в себя хмельной напиток.

– Если бы ты опоздал, меня бы сожгли заживо, как поросёнка зажарили бы, – вдруг подал голос Огарёк.

Я шумно выдохнул через нос. Не хватало ещё, чтобы он подумал, будто я теперь обязан нянькаться с ним, будто совесть моя за него болит. Обернулся на мальца и рыкнул зло:

– Молчи, иначе брошу тут и никого не послушаю.

Получилось, наверное, грозно. Огарёк опустил голову на мох и затих. Смарагдель почёсывал подбородок когтями, что-то замышляя. Ох, не нравилось мне, когда лесовой так замолкал! Жди чего угодно, только не покоя.

– Я исцелю его. Будет хромать, но пойдёт сам. Всё быстрее, чем людскими снадобьями лечить.

– Много чести, – фыркнул я.

Но Смарагдель уже поднялся со своего веточного трона, пересёк опушку и опустился рядом с Огарьком. Огарёк весь сжался, как запуганный щенок, я чувствовал его страх. Сбежал бы, наверное, если б мог. Смарагдель медленно протянул к нему когтистые руки, похожие на лапы какого-то неведомого зверя, и сомкнул пальцы выше щиколотки. Огарёк задёргался и бросил на меня умоляющий взгляд. Я отвернулся.

Я и так знал, что будет делать Смарагдель. Зажмёт ногу пальцами-когтями крепко-крепко, дохнёт словами-наговорами, отопьёт из чарки с ручьевой водой, поднесённой лешачонком, и станет вода душистой, словно лесная кровь. Начертит Огарьку на лбу и груди треугольники, даст ему выпить из чарки, и тот заснёт крепко, спокойно, и будет его сон почти таким же тягучим, как смерть.