Путями Великого Россиянина

Плеханов, судя по всему, это понимал. Потому и заклинал, совершая в России социальную революцию, не посягать на русский патриотизм. Но Луначарский, став после Октябрьской революции наркомом просвещения, начал как раз с этого, с искоренения русского патриотизма. Ницше учил, что для достижения социал-элитарных идеалов прежде всего нужно «очистить память людей от исторического хлама традиций и всевозможных примеров из прошлого, побуждающих к подражательству и вызывающих гордость, связанную с эфемерным понятием, которое обыкновенно выражают словом «отечество». Что же касается народных масс тех или иных стран, то их назначение Ницше определял одной краткой, но ёмкой фразой: «Свинья должна знать своё корыто». Ну, а Ницше, как мы помним, для Луначарского был «авторитетным и талантливым мыслителем». Не удивительно поэтому, что в своей лекции «О преподавании истории в коммунистической школе», которая в действительности преследовала куда более широкие цепи, он настойчиво внушал учителям:

«В школе с подходом методически-историческим тоже была своя тенденция. Вы знаете, что идея революции постоянно противопоставляется идее эволюции. Самое это противопоставление совершенно нелепо, ибо как можно отрицать тот факт, что в природе имеют место катастрофы? В июле прошлого года мы присутствовали при гигантской катастрофе – горела в течение 12 дней звезда первой величины, которая потом погасла. Это был, конечно, необъятный мировой пожар. Так что научная теория эволюции нисколько катастроф не отрицает. Взрывают динамит, а он в одну секунду разносит громадные скалы. Это не противоречит законам природы, это только значит, что сила потенциальная, сила скрытая, мгновенно превращается в силу действующую. Эти силы были в скрытой форме, имелось предрасположение к тому процессу, который потом выразился во взрыве. Но, тем не менее, эволюционная тенденция, отрицающая революционный принцип, так постоянна, так прочна, что на недавнем совещании с профессорами по вопросу о реформе высшей школы господа учёные даже в этом 1918 году щеголяли перед нами заявлениями о том, что они, как учёные геологи и биологи, не могут согласиться на слишком революционную реформу.

Всё в природе, согласно этой теории, происходит путём медлительного процесса; это свойственно-де и истории. Никто больше, чем историки, не старался закреплять это антитворческое представление о непременной медлительности и постепенности общественного развития... Но помимо этого история в старой школе преследовала и другие определённые цели, из которых можно выделить две главные. Прежде всего, это было обучение любви к родине, любви к отечеству. И в настоящее время ещё Всероссийский союз учителей на последнем своём съезде, идя по стопам учителей буржуазной Западной Европы, стал говорить о том, что необходимо придать изучению истории национальный характер и воспитывать в учениках «здоровую любовь к родине.

Я не знаю, что разумеется под здоровой любовью к родине...»

Нетрудно себе представить, каково было учителям, не говоря уже о профессорах, слушать такие речи из уст наркома, от которого теперь зависела судьба и науки, и всей культуры, и всего образования. И каково было, спустя пять лет, то есть в 1923 году, прочитать примечание к очередному переизданию этой лекции, сделанное рукою Луначарского:

«Вопросы преподавания истории были позднее разработаны Институтом гуманитарных наук при Наркомпросе под руководством ТАКОГО МАСТЕРА, КАК М. Н. ПОКРОВСКИЙ (выделено мною – А. И.). Всё же я думаю, что предлагаемая лекция может оказаться и сейчас полезной.»

Воистину неразумного не научишь. Отсюда, наверное, и столь изумляющая самоуверенность. Здесь ведь не только с лобовой прямолинейностью сформулирована задача, но и полное саморазоблачение вместе с публичной демонстрацией своего невежества и абсолютного непонимания тех, кому твоё сочинение адресовано. Как своеобразный Журден в «Мещанине во дворянстве» Мольера, хотя, конечно, Журден зловещий.

Но легче всего свалить всю вину на отдельно взятого человека, как у нас теперь во всех пережитых страною послереволюционных несчастьях обвиняют Сталина, не желая действительно объективно разобраться в причинах этого феномена, а то и намеренно скрывая их, ибо сразу обнаружится, что Сталин – лишь выученик и плод той тесно спаянной касты сребро-властолюбцев, которая со времён библейского Йосифа всегда ставила своей конечной целью господство над всем миром, не брезгуя для этого никакими средствами, но, непременно создавая для своего прикрытия тех или иных кумиров, обязательно невежественных и столь же обязательно падких на лесть, а потому, имея за плечами всего какую-то с горем пополам законченную семинарию, готовые поверить, что они рождены гениями и даже «корифеями всех наук», не имея при этом и смутного представления о том, что такое вообще наука.