Путями Великого Россиянина

В этом мне представляется в сжатом виде главная философская концепция учения Н. Н. Микулухо-Маклая о человеке. Возвращаясь к тому, что подвигло Н. Н. Миклухо-Маклая на сознание его, достаточно обратиться опять-таки к его записным книжкам. Он не поленился выписать из Вельтмана (русский историк, филолог, а также писатель середины минувшего века) длиннейший список старославянских имён с корневыми частицами: «свет», «мило», «радо», «мир», «драго», «добро», «зора», «живо», «благо», «слав», «крас» и т.д. Но если Вельтман ограничивается простым их перечислением, то Н. Н. Миклухо-Маклай даёт нашим древним именам философское осмысление, определяя по ним характер народа, и как бы в подтверждение своим суждениям приводит выдержку из речи профессора М. А. Максимовича[2] при вступлении последнего в должность ректора Киевского университета в 1834 году:

«Нелегко взохотить Русь вздохнуть разом и полной грудью, поелику миротворная по своей изначальной природе и умудрённая тысячелетиями накопленным опытом, она, исполинская, извечно сознавала, что заединный вздох её подобен всесокрушающему урагану, и потому привыкла дышать с осторожностью. Но в роковую ошибку впадут те, кто спокойное её дыхание примет за смиренность лишённого главнейшего жизненного инстинкта вола, чувствительного лишь к собственному желудку и бичу. Долго докучала Русичам иудейская Хазария, долго прощали терпеливые Русичи даже поругание своих святынь. Однако ж донаскучили хазарины. И тогда заедино крякнули досадливо, садясь на борзых коней, дружинники Светослава[3] Хоробре... С той поры о Великой Хазарии и хазарах смутное предание осталось».

Да ведь на одной науке о человеке, как она у Н. Н. Миклухо- Маклая ни всеобъемлюща, его заслуги не кончаются. Мы знаем, что вместе с Антоном Дорном (немецкий зоолог) он был одним из основателей морской биологии и первым указал на необходимость научного подхода к использованию пищевых ресурсов океана; без особой натяжки можно сказать, что он первым же занялся той неврологией, какая включила в себя изучение работы мозга как мыслительного аппарата, накопителя информации и регулятора психики человека; не будучи знаком с трудами Йоганна Менделя, сделал ряд блестящих предположений в генетике и, применительно к человеку закона о наследственности, доказал безосновательность ломброзианства («учение», созданное в середине XIX века Чезаре Ломброзо, сыном венецианского раввина, согласно которому, упрощённо выражаясь, дети преступников тоже непременно будут преступниками, как якобы особый тип людей с врождёнными порочным наклонностями); первым соединил антропологию со сравнительной анатомией; первым в мире начал в Батавии кампанию против торговли наркотическими зельями, предварительно испытав на самом себе, что это такое, и клинически правильно определив воздействие опиума на человеческий организм, а также против проституции как главнейшего рассадника венерических заболеваний; по существу верно раскрыл механику образования плодородных почв, не говоря уже о значимости его вкладов в старые науки и о том, что при всём этом он был ещё известнейшим общественным деятелем, даровитым художником, писателем, публицистом и т.д.

Даже примерно обозначить весь круг его научных и других занятий пока затруднительно, так как по свидетельству тесно с ним общавшихся Габриэля Моно и Отто Финша (про обоих подробнее в романе), по отношению к своим делам, а порой и теоретическим построениям в той или иной области науки, имевших, как можно судить потому, что мы знаем, ценность непреходящую, он был на редкость расточительным, зачастую подробно излагая их в письмах к друзьям и знакомым, но совсем не заботясь об их сохранении. Поэтому неведомо, сколько всего этого добра, которое по праву должно принадлежать нашему Отечеству и входить в сокровищницу того, что является предметами нашей общенациональной гордости, и по сей день рассеяно по всему свету и пылится где-то в архивах, государственных и частных.

Нет сомнения, что со временем то другое будут из архивов извлекать, и найдутся ловкачи, которые станут выдавать чужое за своё, а мы по привычному расейскому обычаю будем смотреть на будто бы заморское чудо, изумляться и ахать, не подозревая, что чудо сие наше, рассейсккое.

Поэтому в ходе будущих торжеств, если провести их нам всё же позволят, надо приложить все усилия к тому, чтобы добиться организации экспедиции в места пребывания Н. Н. Миклухо-Маклая, особенно в те, которые более или менее длительное время служили ему центрами его деятельности (Ява, Австралия, Сингапур, не исключая и города Европы, в которых он учился и которые посещал с теми или иными целями, связанными с его научными интересами), выявить его бывших корреспондентов или их родственников, списаться с ними и таким образом собрать из его недостающего нам наследия всё, что только посчастливится разыскать и затем издать всё вместе как подобает...»

* * *