Путин

Вечером 6 декабря здание КГБ было окружено бушующей толпой, которая уже разграбила штаб-квартиру Штази, находящуюся через дорогу. Путин поспешил в свой офис, ему был выдан пистолет. Он вышел на улицу и попытался отвести гнев протестующих, утверждая, что здание КГБ на самом деле является советским военным объектом. Кто-то крикнул в ответ: «Тогда почему на вашей парковке стоят машины с немецкими номерами? Что вы вообще тут делаете?» Путин ответил, что существует соглашение, позволяющее русским использовать немецкие номера. «А кто вы такой? – крикнул другой человек. – Вы слишком хорошо говорите по-немецки!» Путин сказал им, что он переводчик. Затем он вернулся в здание и позвонил командующему местного советского гарнизона, чтобы попросить о помощи, но ему ответили: «Мы ничего не можем сделать без приказа из Москвы. А Москва молчит». Москва и в самом деле молчала. В последующие годы реакция Путина стала известной: «Я почувствовал, что страна больше не существует, что она исчезла». Один отчет о той судьбоносной ночи в восточном Берлине говорит о том, что толпа смогла попасть в здание и столкнулась с будущим Президентом России, который стоял наверху лестницы и размахивал пистолетом. Он спокойно обратился к ним, слегка улыбаясь: «Поднимайтесь, если хотите, но пока вы доберетесь до меня, шестеро будут мертвы». Это кажется маловероятным – в тот момент в здании были и другие агенты КГБ, и это одиночное выступление Путина выглядит как попытка пиарщиков превратить его в КГБшного Джеймса Бонда. Путин говорит только, что русские «были вынуждены продемонстрировать готовность к защите здания, и эта решительность определенно впечатлила толпу, по крайней мере, на какое-то время».

На самом деле, кровопролития удалось избежать, когда подъехала небольшая группа советских десантников, и толпа растворилась. Путин говорит, что события этого вечера оказали сильное деморализующее воздействие на него, потому что: «Они просто ушли». В этот момент он был предан не советской системе, закат которой он ясно осознавал, а КГБ как защитнику величия России. Владимир Усольцев рассказал журналу «Шпигель»: «У него всегда была поэтическая черта – особенная гордость за то, что он принадлежит к специальной службе по защите Родины, к ЧК».

На следующий день Путин продолжил выполнять свою работу, молча страдая от того, что он воспринимал как раненую гордость своей Родины. Единственное, о чем он сожалел, как он признается, было то, что Советский Союз утратил свои позиции в Европе, даже не попытавшись поменять коммунистическую систему на что-то другое. «Они просто все бросили и ушли», – говорит он. Людмила, которая привязалась к своему восточногерманскому окружению (немецкий стал на тот момент родным языком ее младшей дочери), выражала сожаление в адрес секретных агентов обеих стран, ведь они потеряли свое понимание цели, практически смысл существования. Одна из ее соседок, рассказывает она, плакала целую неделю: «Она плакала по потерянным идеалам, по концу всего, во что верила всю свою жизнь». Людмила не знала, что ее супруг все ещё продолжал выполнять свои служебные обязанности. Как и все офицеры Штази, Клаус Зухольд был теперь безработным. Отправив копию его личного дела в Москву, Путин получил разрешение зачислить его в КГБ. 16 января 1990 года он пришел к немцу в гости и подарил его двенадцатилетней дочери книгу русских сказок. Когда он остался наедине с Зухольдом, он продиктовал ему присягу верности КГБ, а Зухольд подписал ее. Затем они отметили это событие бокалами «Зект» – немецкого вина.