Путин. Человек с Ручьем

Пренебрегал ли я или нет более или менее сформулированными правилами поведения журналистов? Иногда. Прежде всего правилами, сформулированными пресс-службой. Я об этом много уже рассказывал, но все равно все время получаю про это вопросы. Иногда я шел на пренебрежение этими правилами просто потому, что я ничего не мог с собой поделать. Я понимал, что, если я об этом не напишу, я себе просто этого не прощу. И в этой ситуации единственное, что я мог сделать, это просчитать последствия. Я понимал, что должен буду за это ответить, я знал примерно меру ответственности, соизмерял ее с тем, о чем я пишу, и, главное, с пониманием того, что я не могу об этом не написать: ну ладно, хорошо, ну не будет меня в течение ближайшего месяца в кремлевском пуле, грубо говоря. Или вообще, например, не будет в пуле. Но я сам-то по себе останусь. Я, если что, готов.

Такое было два раза. Про один случай я много рассказывал, потому что стоит один раз рассказать, как потом просят еще и еще разочек, по возможности хоть чуть-чуть другими словами… Это было связано с поездкой в Киев в 2004 году и выносом боевого красного знамени Победы и с нюансами вокруг этого выноса. В результате я остался в Киеве и поработал во время «оранжевой революции» там. Потому что обратно на этот борт меня уже не взяли — и я предложил даже сам себя таким образом высечь. Простить меня нельзя было по этим правилам, а наказывать… я так понимаю, тем людям, которые должны, обязаны были это сделать, было по-человечески тяжело. И я считал своим долгом помочь им, облегчить их участь. И я сам предложил — и не жалею об этом до сих пор.

Был и второй случай, громоздкий, о котором я никогда не рассказывал. И рассказывать не намерен. Он, конечно, гораздо более впечатляющий.

А, да, еще третий был…

Но в этот раз я обязательно должен сказать, что я все-таки мало о чем рассказываю. Есть правила игры, правила поведения, правила жизни. И когда ты каждый день в этой игре и в этой жизни, ты не можешь позволить — а я даже и не хочу — взять и рассказать про все или про сотую, может, часть. Хотя, конечно, иногда очень хочется. И даже прямо сейчас. Я уже здесь рассказал много того, о чем не рассказывал никогда, но, как мне кажется, по сравнению с тем, что я могу рассказать и что рвется с языка, когда начинаешь об этом… Это все же очень мало, да почти ничего, на самом-то деле. Но по сравнению с тем, что обычно про эту жизнь известно, может, и кое-что.

Президент поделился сокровенным знанием о том, что в третьем забеге все шансы, по мнению знающих людей, у Актрисы, и просто даже не может быть двух мнений.

— А в президентском? — спросил я.

— На первый номер надо ставить, — уверенно произнес Ильхам Алиев.

Я быстро посмотрел программку. Под первым номером должен был идти рыжий азербайджанский жеребец Авсарбей, арендованный в Турции.

— Понятно, — сказал я.

— В прошлый раз нас чуть не засудили, — с обидой сказал Ильхам Алиев. — Не хотели давать первого места. Пришлось Владимиру Владимировичу вмешаться.

И он с особой теплотой посмотрел на господина Путина.

Я хорошо помнил этот случай. Я сам поставил на азербайджанского жеребца и страшно расстроился, что он пришел вторым, хотя долго вел забег. И я помнил, как потом выяснилось, что фотофиниш неожиданно выявил двух победителей.

— Ну вот тут есть мнение, что Ментик может выиграть, — задумчиво произнес господин Путин. — То есть даже не Мент… А если бы Мент был, вообще бы ни у кого, значит, шансов не было.

— Мент — это выросший Ментик, — высказал свое мнение президент Азербайджана.

На дорожках готовились к третьему забегу. Перед ним на лошадях с трюками выступали казаки.

— А как, кстати, — резко повернулся Владимир Путин, — правильно: казаки́ или каза́ки?

— А вы сами-то как думаете? — на всякий случай переспросил я.

— А я знаю: казаки́, — пожал плечами президент России с ударением на последнем слоге.

То есть он хотел выяснить, только ли он это знает.

Позже я обратил внимание на то, что президент Азербайджана совершенно не общается с президентом Армении, и подумал, как каждый из них делает вид, что за этим столом сидят не пять человек, а четыре. И только я это решил, как Ильхам Алиев и Роберт Кочарян, улыбаясь и даже смеясь, начали интенсивный обмен какими-то любезностями.

Тем временем Актриса бездарно сыграла в третьем забеге. Я, как и многие люди на ипподроме, проиграл вместе с Актрисой. Она какое-то время шла первой, а потом, было такое впечатление, отвлеклась на что-то постороннее. По моим подсчетам, на угольного цвета собачку, шнырявшую под конкурными препятствиями.

Господин Путин выглядел виноватым больше жокея Актрисы.

Через несколько минут он сам уже активно общался с жокеем, который чертил в воздухе руками какие-то фигуры высшего пилотажа. За этим занятием господин Путин пропустил четвертый забег.