Путин и Трамп. Как они поделят мир

Если бы Манафорт был единственным звеном, связывающим кампанию Трампа с Кремлем, то это ничего бы не значило. Но он вовсе не один. Многие эксперты подняли на смех идею о том, что у Трампа есть круг советников по внешней политике, если учесть, что представленный в марте список содержал никому не известные имена. Но список показывает определенную тенденцию. Один из предполагаемых шептунов Трампа – это банкир-инвестор Картер Пейдж. Во время своего пребывания в Москве в 2000-х годах он консультировал „Газпром“ и помогал привлечь западных инвесторов (в марте Пейдж сказал Bloomberg, что по-прежнему владеет акциями компании). Пейдж отчаянно защищал Россию. Он написал статью, в которой открыто сравнил политику администрации Обамы в отношении России с рабством на американском Юге. Его аргументы: „Многочисленные цитаты с заседания Совета национальной безопасности в феврале 2015 года проводят однозначную параллель с рекомендациями 1850 года, советовавшими рабовладельцам, как воспитать идеального раба“.

В списке советников есть также генерал-лейтенант Майкл Флинн, бывший начальник разведывательного управления министерства обороны. Через полтора года после увольнения с правительственной должности он полетел в Москву и сидел за два стула от Путина на мероприятии по случаю десятилетия Russia Today. В статье в Politico один представитель администрации Обамы анонимно критиковал генерала: „Вряд ли это отвечает американским интересам, когда наши руководители разведки, бывшие или действующие, отправляются искать убежища в Москве“.

Недавно консультантом Трампа по вопросам внешней политики стал Ричард Берт, бывший сотрудник администрации Рейгана. Его критика НАТО и призывы к сотрудничеству с Путиным основаны на реализме. Но его идеология попала под влияние финансовых интересов. Берт входит в число совета директоров „Альфа-банка“, крупнейшего российского частного банка, и инвестиционного фонда с большой долей в „Газпроме“.

Советники Трампа владеют долями в бизнесе, где благополучие Российского государства означает благополучие фирмы, где государство и компании тесно переплетены. Эта кампания – не просто дело одного человека, который эстетически восхищается Путиным и имеет деловые интересы в России. Его чувства поддерживает целая куча людей с финансовыми связями с Кремлем…

В конце концов, у нас есть только косвенные признаки стремления России повлиять на исход выборов – несколько отдельных точек и история прошлых вмешательств в подобные ситуации. Но модель и замысел не могут не беспокоить. Если бы Путин хотел создать идеального кандидата, который бы обслуживал его интересы, то его воображаемая лаборатория сделала бы кого-нибудь, похожего на Трампа».

* * *

Однако, похоже, Владимир Путин в очередной раз преувеличивает свое влияние в мире, как уже было накануне украинского кризиса. Высокие рейтинги Путина и его портрет на обложках популярных журналов, утверждающих, что российский президент возглавляет список самых сильных мировых политиков, кружат Путину голову. Но парадокс заключается в том, что Трамп – это еще более «Путин», чем сам Путин. Поведение американского президента способно поставить Кремль в тупик; вот как об этом пишет Владимир Пастухов для bbcrussian.com:

«Избрание Дональда Трампа президентом Америки, помимо всех прочих глобальных политических вызовов, ставит в повестку дня кремлевской политики довольно специфический психологический вопрос, ответ на который не очевиден: как вести дела с человеком, который способен лгать еще более изощренно и напористо, чем это привыкли делать в самом Кремле?

Это курьезное и даже анекдотичное обстоятельство может создать в отношениях между Россией и США большую неопределенность, чем при Обаме и всех предыдущих президентах.

Ложь вообще и в политике в частности и в XXI веке заслуживает того, чтобы ей посвящали трактаты.

К сожалению, ложь оказалась неистребимым спутником политики, и поэтому является общераспространенным явлением.

Но отношение к ней и масштаб явления в разных политических культурах разные.

В общем и целом честность формально признавалась в рамках западной политической культуры добродетелью, и поэтому ложь была загнана здесь в подполье.

Ее распространение имеет на Западе партикулярный характер. Здесь много и разнообразно лгут в частной жизни, но разоблаченная публичная ложь чревата самыми негативными последствиями, в связи с чем политики предпочитают быть осторожными.

Не так обстоит дело в России. Ее политические руководители рассматривают ложь как допустимое оружие борьбы слабого против сильного.

В этом есть какая-то скифская традиция борьбы степи с цивилизацией. Обмануть сильного, обхитрить, использовать публичную ложь как инструмент достижения своих экономических и политических целей не является чем-то зазорным. Напротив, это что-то вроде военной доблести (учитывая, что русские ощущают себя сегодня в состоянии войны со всем миром, такой подход представляется весьма естественным).

Собственно, весь феномен „гибридной войны“ России на Украине и в Сирии выстроен именно на этом.