Путин – исполнитель злой воли

– Я впервые слышал речь настоящего Генерального прокурора.

А дальше было голосование. С ошеломляющим результатом: 98 – против отставки, 52 – за отставку, 2 – воздержались.

Реакция Кремля на собственный провал была соответственная: на меня усилили информационный нажим. Доренко, Сванидзе, Шеремет буквально выворачивались наизнанку, стараясь услужить своим хозяевам и утопить меня в грязи. Из пыли вытащили даже Паколли – он тоже появился на телеэкране.

Особое бешенство у кремлевских «горцев» вызвала моя фраза насчет «возможной причастности президента и его семьи к коррупции». Шабдурасулов заявил, что администрация президента обратится в суд. Правда, уже прошло много времени, а она не обратилась в суд до сих пор и не обратится никогда.

На следующий день на Западе прошло сообщение, что «Банк дель Готтардо» подтвердил факт выдачи гарантий президентской семьи по трем карточкам.

Мои коллеги из Генпрокуратуры пригласили меня на допрос: что я имел в виду под словом «семья»?

– Только то, что подразумевает гражданско-правовое понятие: семья это ячейка общества.

– А что вы имели в виду под словом «коррупция»? – заинтересованно спросили коллеги.

– Коррупцию и имел в виду. Деньги на оплату покупок, сделанных семьей Ельцина, поставлял Паколли. За это Паколли получил очень выгодные подряды на ремонт Кремля, его лично приглашал к себе Ельцин, присвоил ему звание заслуженного строителя России… Это и есть коррупция.

Собственно, действительно, зачем я все это говорил? Да затем, чтобы Совет Федерации принимал решение со знанием дела. Ведь Ельцин обратился к сенаторам, руководствуясь не общественными, а личными интересами… А с другой стороны, я еще очень мягко высказался о президентской семье, вставил слово «возможной» – о «возможной причастности президента и его семьи к коррупции»…

15 октября я выиграл судебный процесс. Мосгорсуд признал незаконным решение о продлении сроков следствия, и я через два дня попытался выйти на работу.

На территорию Генпрокуратуры меня не пустили, милиционер, который раньше отдавал мне честь, лишь виновато развел руки в стороны.

– Не имею права!

– Почему?

– Таково указание руководства.

В это время по первому этажу Генпрокуратуры бегал Розанов и всматривался в окна: впустят меня на «подведомственную» ему территорию или нет?

Не пустили. Стало противно. И горько.

К этой поре в прокуратуру приехал Березовский – его пропустили вместе с машиной. Об этом я уже рассказывал.

Милиционер, который задержал меня в проходной, получил месячный оклад, его начальник Бродский, отвечающий за «неприкосновенность» территории, именное оружие, Розанов – орден.

Я же от этого режима не получал ничего. Кроме одного – звание заслуженного юриста. Но эта награда – сугубо профессиональная. И дают ее не за угодничество, не за ложь – совсем за другие вещи.

За что я боролся?

Часто мне задавали вопрос, почему я вздумал бороться против огромной государственной машины, почти не имея шансов на успех? Один известный олигарх сказал мне:

– Неужели вы не понимаете, что Ельцин может сделать с вами что угодно: он – царь!

Я боролся не за себя. Если бы я искал хорошей спокойной жизни, то давным бы давно уехал послом в Финляндию или в Данию либо стал членом Конституционного суда, как мне предлагал Юмашев. На одной из последних встреч люди Ельцина в обмен на мой отказ от борьбы и спокойный уход с должности предлагали пост постоянного спецпредставителя президента по связям с правоохранительными органами зарубежных стран, прекращение уголовного дела и широкую информацию в СМИ, что кассета – поддельная.

Я отказался от предложения.

Ведь поругана была моя честь, поругана честь моей семьи. А честь я обязан защитить. Как обязан и держать удары, какими бы сильными и болезненными они ни были. Дальше. Есть закон, и закон я обязан был защищать. Ведь без соблюдения законности любое государство обречено на гибель. Уступить преступникам я просто не имел права. Если уступил бы шантажу, то показал бы плохой пример своим коллегам, я тогда запятнал бы честь прокурорского работника. А ведь на меня смотрели многие, у многих прокуроров на периферии – была такая же, как у меня, несладкая жизнь.

Конечно же, я допустил ряд просчетов – кое-где мне не хватило воли и твердости. Особенно в начале моей работы. В частности, в ситуации с коробкой из-под ксерокса, но это – наука.

Прокуроры во многих странах мира играют ведущую роль в борьбе с беззаконием. Карла дель Понте показала всему миру, что Швейцария не должна быть только страной банковской тайны, должна быть и страной, которая объявила войну коррупции в международном масштабе. Прокурор Германии Кай Нэм дал команду допросить Гельмута Коля, несмотря на огромнейшую популярность этого человека в стране: раз Коль нарушил закон, значит, должен ответить. Кеннет Стар допрашивал Билла Клинтона. Эти люди стали на сторону закона – закона, а не политической целесообразности.

В России это делать сложнее. Россия пока еще не превратилась в правовое государство.