Путин нюхал пизду вот такое с носом случилось

А потом двери вдруг распахнулись — сами, и Изморин вскрикнул, а Лиза зажмурилась. Ого! Белесая плесень исчезает на глазах, а по стенам, оказывается, канделябры, и в них вместо лампочек горят настоящие свечки. Изморин швырнул Лизу в зал, она пробежала два шага, едва не споткнувшись о край ковровой дорожки, и замерла, успев обрадоваться, что леденящая хватка на плече разжалась.

И поразилась тишине.

Оркестранты оцепенели на сцене.

Изморин застыл в дверях, закрывшись локтем от света — живого и желтого, но Марго не выпускал. Потом он выпрямился и с усилием отнял руку от глаз.

— Маргарита, — он рывком развернул Марго лицом к себе и тряхнул за плечи. Она мотнулась у него в руках, как тряпичная. — Начнем с тебя. Смотреть в глаза. Остальные — глядите, вам полезно. — В горле у него что-то заскрежетало — как в старых часах перед боем. — Твой отец нарушил обещание и, согласно договору…

— Вряд ли.

Лизу как обожгло.

Этого голоса здесь быть никак не могло.

Из-за толстой мраморной колонны вышел Инго. Глаза у него были не зеленые, а совершенно черные, и руки почему-то в грязных бинтах, но это был Инго. Здесь. Под куполом.

А с кресла у прохода легко поднялся Филин и улыбнулся ей одними глазами.

Потом Лиза увидела стоящего у сцены напружиненного Лёвушку, и у неё задрожали губы и защипало в носу. Потому что когда видишь Лёвушку, сразу становится ясно, что все будет в порядке. А рядом с ним старший Конрад поддерживал оседающего на пол пожилого лысеющего человека с безумными глазами. А в углу в окружении перепуганных малышей сидела не менее перепуганная Паулина, очень крепко ухватив за локти красную от злости Саблезубую.

— А, все собрались, — уронил Изморин и отбросил Маргариту, как ненужную вещь. — Впрочем, я вас не звал. Никого. В особенности вас, Глаукс, я не звал, и тебя, Инго, мальчик мой, тоже. Не мешайте. Даю последний шанс остаться в живых. Вон из города. Вон из моего города. Прямо сейчас. Куда хотите. Хоть в ваш Радинглен. Не сметь мешать, человечки. Мне осталась самая малость. Лилли, играй. Если будешь играть не то, тебе конец.

Лёвушка замахал Лизе рукой — бегом, мол, сюда, на сцену, не стой! Лиза послушалась, краем глаза заметив, что Марго тоже порскнула прочь от Изморина, по боковому проходу, к Конраду.

— Вряд ли, — повторил Инго. — У нас с вами, сударь, счеты свои, и больше никого в это впутывать не надо. — Он повел забинтованной рукой, словно опуская невидимую штору, и воздух между ним, Измориным и остальным залом затрепетал, будто над костром. — Тем более детей — это ведь нечестно, — и пробегавшая мимо брата Лиза почувствовала, как её легонько и ласково отпихнули — отойди, мол, тут опасно.

«Сама знаю», — подумала Лиза и побежала к сцене.

— Нечестно? — Изморин взметнул бровь. — Это скверное начало для такого волшебника. Мальчик, с каких пор тебя так волнуют вопросы чести? Не с тех ли пор, как ты совершил убийство на глазах у сестры? Или украл у меня Белую Книгу? — Инго не успел ничего ответить, а Изморин желчно продолжал: — В любом случае, ты не будешь отрицать, что выбор оружия за мной. — Он протянул руки в пустоту. Как тогда, в кабинете, вспомнила Лиза, и по спине у неё пробежал озноб. Изморин медленно тянул пальцами воздух, словно невидимую рыбачью сеть из воды выбирал, и вот уже ему в руки легла виолончель и смычок.

Лиза обернулась к брату. Инго сжимал в забинтованных руках тяжелый меч. Посмотрел на тускловатое лезвие — и отшвырнул оружие на пол.

Металл зазвенел о мрамор, как гонг.

Изморин усмехнулся и уселся в кресло с высокой спинкой, неизвестно откуда возникшее.

И тогда Лиза взлетела на сцену, не глядя по сторонам. Выхватила из футляра черную скрипку, взмахнула смычком и крикнула:

— Начали!

Ее послушались. И тут Лизе показалось, что все пропало окончательно и бесповоротно.

Потому что оркестр, как миленький, как заведенный, как шарманка заиграл ту, первую Изморинскую партию, а вовсе не музыку наоборот.

И вступила виолончель, и невыносимо печальные звуки пробрали Лизу до костей, она уже не просто слышала их — чувствовала всем телом, как холод, как боль… Она взмахнула смычком, чтобы показать оркестру, что нужно играть на самом деле, — и поняла, что ничего не выходит. Руки не слушались, норовили выжать из черной скрипки совсем не те ноты, были вообще как не свои…

Инго потрясенно обернулся, и тогда Лиза сжала зубы и с огромным трудом опустила смычок вовсе.

Оркестр продолжал играть, причем казалось, что это музыканты приставлены к инструментам и те ими управляют. Лица у музыкантов сделались сначала потерянные, а потом и вовсе чужие и одинаковые. Как тогда, в самом начале, когда они спали и она ещё не знала, как кого зовут.

Что делать? Ну что?

— Пианиссимо! — закричала Лиза не своим голосом. — Да пианиссимо же! Кому говорю!

Музыканты её послушались. Музыка не смолкла совсем, но поутихла, стало светлее и чуточку легче дышать. И тогда-то Инго и заговорил.

— Время, назад, — скомандовал он и вытянул перед собой левую руку, словно сдвигая забинтованной ладонью стену. — Я вам расскажу, как все было. И чего не было.

Виолончель сбилась и захлебнулась.