Путин. Правда, которую лучше не знать. Полная версия

Я задавал вопросы по количеству расстрелянных нами военнопленных очень разным людям. Задавал начальнику аналитической службы КГБ. Он владеет полностью информаций, живой сейчас, здравствующий. Он сказал, что чуть больше трех тысяч, это однозначно. Я задавал этот вопрос и Филиппу Денисовичу Бобкову, руководителю КГБ СССР, он тоже подтверждал: около или чуть больше трех тысяч. Цвигун мне подтверждал эту цифру. Теперь ГВП и поляки довели ее до 21–22 тысяч.

Здесь, за «круглым столом», уже говорилось о пленении поляками в 1920 году более ста тысяч российских красноармейцев, о жестоком отношении к ним поляков, об их фактическом истреблении. Действительно, мало кто вернулся в Россию из плена – многие были убиты, умерли от голода, избиений и пыток.

Моим научным руководителем по кандидатской диссертации был Антипенко Николай Александрович, доктор исторических наук. Он, кстати, был заместителем командующего 1-го Белорусского фронта по тылу. И вот он мне рассказывал, что когда советские войска в 1944 году вошли в Польшу, то 18 бойцов, которые когда-то были в польских лагерях, просто пришли в ярость и из чувства мести рвались в те места, где их когда-то содержали. Они, кстати, узнали там и некоторых представителей администрации, которые тогда были живы. Нам пришлось силой их утихомиривать, чтобы их чувство мести не выплеснулось в расправу над поляками. Польское руководство тогда клятвенно заверило, что будут поименно восстанавливать списки всех погибших красноармейцев. Будут установлены памятники, будет установлен храм, в котором воздадут все необходимые покаяния поляков. Но до этого так и не дошло…

Где-то год назад Валентину Михайловичу Фалину, кстати в присутствии свидетелей, я задал вопрос: «Валентин Михайлович, вы мне говорили в 1988 году о том, что вы поименно восстанавливали списки». Он ответил, что да, восстанавливал, но, к сожалению, после того, как в августе 1991 года в его кабинет ворвались бунтовщики, собранные им списки, все тома, пропали. А тот сотрудник, который работал по их составлению, к сожалению, был убит.

Кстати, вопрос о Катыни я задавал тому же Валентину Михайловичу Фалину. Ведь в свое время Леонид Митрофанович Замятин мне в присутствии свидетелей сказал, что Валентин Михайлович Фалин сфальсифицировал запрос на имя начальника Главного управления Комитета госбезопасности Пирожкова о допуске его к катынским архивным документам. Он ознакомился с ними, но получился острый конфликт с руководством. Валентина Михайловича сняли с должности, отправили в Германию, но там тоже произошел конфликт по поводу его пребывания. Сейчас он считает, что Катынь – это большая польская провокация. Но и он, и Яковлев оказались вовлечены в этот процесс.

О катынской провокации Волкогонов мне сказал следующее: ты знаешь, мы хотели сначала Валенберга раскрутить, но это слишком мелко, а здесь Катынь, она ведь в такой неопределенной ситуации находится – ни там, ни тут – и ее можно как угодно преподнести. Меня это очень возмутило. И я задал ему вопрос: «Дмитрий Антонович, вы какую цель перед собой ставите?». А ты знаешь, говорит он, я являлся начальником Управления спецпропаганды и агитации по разложению войск, населения противника, но отец мой был (сейчас у меня вылетело из головы наименование лагеря) расстрелян как активный борец с советской властью. И я имею большие претензии к этой власти. Тот же вопрос я задал Валентину Михайловичу Фалину: «Валентин Михайлович, а у вас нет претензий к этой власти?» А он отвечает, что 14 его ближайших родственников тоже пострадали от советской власти, потому он и согласился с катынской провокацией.

Поляки в войне с немцами не сумели проявить себя как нация. Они сдались. Немцы за неделю, за две прошли по Польше, как по маслу. Какая там у них армия? Теперь они заявляют, что разгромили бы гитлеровцев, если бы им не помешали Советы…

Стрыгин С.Э., историк, координатор международного проекта «Правда о Катыни»:

– До 2005 г. независимое расследование истинных обстоятельств «Катынского дела» проводилось вне каких-либо официальных организационных форм, силами лишь отдельных энтузиастов-одиночек, таких, как смоленский историк Леонид Котов, бывший член Смоленского обкома КПСС Эдуард Репин, заместитель редактора «Военно-исторического журнала» подполковник А.С. Сухинин, публицист Юрий Мухин и другие. Их исследования катынской темы носили эпизодический характер, а результаты работ встречались брезгливым пренебрежением со стороны официальной исторической науки и высокомерным молчанием со стороны средств массовой информации.