Путин — «приемный» сын Ельцина

«Вся история отношений Ходорковского и Путина — это драма двух героев: блестящего, умного, талантливого человека… с широким взглядом на государственные задачи во благо миллионов… и его антипода: человека системы. внутренне неинтеллигентного, из которого. так и лезет злобность и мстительность. Подлость, с которой была разворована в пользу друзей Путина бизнес-империя Ходорковского, беспрецедентна. Именно на Ходорковском он показал, кто он есть.»

Автор этого страстного пассажа, защищающего Михаила Ходорковского и одновременно обличающего Владимира Путина, в России не живет и никогда не жил. Он англичанин. А дети Туманного Альбиона люди особенные. Они очень чувствительные и потому редко бывают объективными. И все же противостояние этих двух героев было реальным или надуманным?

Прежде всего, перефразируя известное выражение, зададим главный вопрос: «Кто вы, мистер Ходорковский?» Робин Гуд от бизнеса? Талантливый предприниматель первой волны? Крутой делец? Олигарх? Или все же обычный правонарушитель, который отличается от многих других только масштабами преступлений?

Сам он уже не один раз пытался ответить на этот вопрос. Десять лет размышлений в местах лишения свободы давали ему такую возможность. Вот что он не один раз писал: «Мы начинали с торговли компьютерами (тогда это делалось без пошлин и налогов, то есть сверхрентабельно. — С. П.),потом хорошо заработали на обналичивании, на эти средства открыли практически первый кооперативный банк, который вскоре сделали уполномоченным на размещение бюджетных средств. А потом, когда поняли, что бизнес — это игра с властью, обществом, все пошло как по маслу. Прикупив по дешевке на залоговых аукционах крупнейшую нефтяную компанию ЮКОС, благополучно «играли» дальше вплоть до дефолта. И вот 1998 год. Сначала весело — переживем! А потом — август. Катастрофа. И нет денег на зарплату, и нет денег, чтобы отдать кредиты. А нефтяникам реально нечего жрать, и это уже не игра, а моя личная ответственность. И вот тут мои жизненные установки начали меняться. Яне мог быть просто «директором». То есть Ходорковский понимает, что пора выходить на свет и действовать по четким, но им же установленным правилам. Для этого надо было искать новых влиятельных партнеров в верхах российской власти, в зарубежных финансовых и деловых кругах. А это уже явные признаки олигархии.

Президент британского нефтегазового гиганта «Бритиш петролеум» Джон Браун наконец-то уступил просьбе приятеля, который от имени главного раввина Москвы и председателя правительства Касьянова просил принять нефтепромышленника из России Михаила Ходорковского. В один из февральских дней в небольшом уютном доме Брауна в Кембридже встреча состоялась. Тихий голос гостя, мягкие несуетные манеры, золотые очки на красивом, с редкими для семитского лица тонкими чертами производили, как потом выяснилось, ложное впечатление скромной персоны. Знакомство и обед проходили в самой приятной атмосфере. Но после обеда беседа пошла в непривычной для британца манере. Ходорковский заговорил о таких подробностях внутренней российской политики и бизнеса, о которых Браун предпочитал бы не знать. Британцы не позволяют говорить очень откровенно о многих вещах даже с очень близкими людьми. Так легче не потерять лицо. Ходорковский, наоборот, подробно и охотно рассказывал, как он покупает депутатов, как те принимают выгодные олигархам законы, как много влиятельных людей он контролирует и что вскоре у него получится изменить Конституцию страны и превратить президентский строй в парламентский.

Браун забеспокоился: «Больше или меньше это делается во всех странах. Но зачем об этом говорить вслух, да еще с малознакомым человеком и возможным будущим деловым партнером. Неужели только для того, чтобы таким сомнительным способом набить цену себе и своим коммерческим предложениям?» А предлагал российский олигарх президенту мирового гиганта купить у него 25 процентов акций своего основного актива — «Юганскнефтегаза». Что стояло за этим предложением? Может, чувство опасности и желание заиметь солидную иностранную «крышу»? Ясности не было.

Чем больше они разговаривали, тем больше Браун нервничал. «На мой вкус, — вспоминал он впоследствии, — Ходорковский хотел казаться, а может и был действительно, слишком могущественным, неуместно влиятельным. Он явно не видел границы, которую не может переступать даже самый успешный бизнесмен. И когда впоследствии через несколько лет мы говорили о Ходорковском с Путиным, мне были очень понятны слова российского президента, сказавшего: «Я слишком долго его терпел».