Александр Проханов, человек неизбывной доброты и веры в лучшее, с искренним состраданием говорил ландсрехтам Жириновского:
– Вы молоды, у вас прекрасные лица, вы наверняка каждый день моете с мылом шею и чистите зубы. Так сбросьте этого замшелого старца, который даже рук никогда не мыл, сбросьте, как некогда русский народ сбросил царя!
Они были ошарашены, они ничего не понимали в происходящем. И тут меня больше всего поразил этот Александр. Их разоблачали, их били, хватали за руки, как схватили, например, их великого лидера, когда гневные слова Ленина против бюрократии он по врожденной привычке к жульничеству попытался представить словами обо всем русском народе, наконец, над тяжелой формой умственной недостаточности жириновцев прохановцы просто потешались, а сей Александр уверенно лопотал:
– Вы сами себя разносите в пух и прах, и счет зрительских голосов сейчас это убедительно покажет! Покажет! Покажет!..
И счет показал: 62 тысячи на 26 в пользу Александра Проханова.
А ночью после этого побоища мне приснилось, будто главный архивист С. Мироненко обнародовал вот такой документ.
«Строго секретно
Президенту Российской Федерации В. В. Путину, председателю Госдумы С. Нарышкину, председателю фракции КПРФ З. А. Зюганову.
В субботу 30 января Жириновская (М. А.) сообщила мне в порядке архиконспиративном “просьбу Вл. Вольфовича Бушину” о том, чтобы я, Бушин, взял на себя обязанность достать и переедать Вл. Вольфовичу порцию цианистого калия. В беседе со мной М. А. говорила, между прочим, что “Вл. Вольфович переживает неимоверные страдания из-за позорного разгрома в поединке с Александром Прохановым”, что “дальше жить так немыслимо”, и упорно настаивала “не отказывать Вольфовичу в его просьбе”, умоляя прекратить его мучения. Ввиду особой настойчивости М. А. и ввиду того, что В. Вольфович требовал моего согласия, я не счел возможным ответить отказом. Впрочем, я охотно согласился бы и без их настойчивости.
И вот довожу до вашего сведения, что в тот же день 30 января в 23 часа я с радостью доставил В. В. Жириновскому целое ведро цианистого калия, которого должно хватить на всю фракцию ЛДПР в Думе в количестве 55 человек.
Не надо лгать!
Как известно, Нобелевский комитет всегда присуждает свою премию тем русским или русскоязычным писателям, которые, мягко выражаясь, пребывают в более или менее остром конфликте с властью. Единственное исключение – с 25-летним опозданием премия Михаилу Шолохову: «За художественную силу и честность…». Шолохов потребовался Комитету просто для спасения своей собственной «честности» после ряда уж таких лауреатов…
В только что ушедшем году премию дали белоруске Светлане Алексиевич, пишущей на русском. Ну это уж полная девальвация премии. Сопоставьте: сия дама и хотя бы Бунин. Он, конечно, тоже отменный антисоветчик. Почитайте хотя бы, что он писал в дневнике во время войны. Но все же большой писатель…
Впрочем, хотелось бы вот о чем…
Ликуйте, православные! Торжествуй, народ российский, от Владивостока до Калининграда!.. Перед Новым годом, 15 декабря, в день своего столетия в столицу нашей родины, как новогодний подарок Европы городу герою, прибыла баронесса фон Дрейер Ирина Владимировна, дочь генерал-майора фон Дрейера. Этого генерала, как пишут газеты, генерал Деникин по подозрению в шпионаже не принял в Добровольческую армию. Но как бы то ни было, а в 1920 году Деникин под ударами Первой Конной армии фельдфебеля Буденного бежал во Францию, и вскоре там, во Франции, оказался и Дрейер.
По случаю долгожданного возвращения баронессы предполагался фейерверк, салют – 30 залпов из 224 орудий и бесплатная раздача бутылочек пепси и ватрушек у памятников Николаю Второму, Столыпину и Иосифу Бродскому. Однако почему-то ничего не состоялось, только пепси, и то не бесплатно.
Может быть, потому не состоялось, что кто-то вспомнил, что ведь еще в 1987 году при Ельцине вернулась из той же прекрасной Франции почти в том же возрасте, что нынешняя баронесса, опять Ирина, – писательница Одоевцева. Она прожила в Ленинграде три года и почила в Бозе. После смерти был издан увесистый том ее воспоминаний «На берегах Невы. На берегах Сены», давно вышедший во Франции. Анна Ахматова очень неласково отзывалась об этих воспоминаниях. Одоевцева – писательница довольно миниатюрная, однако же видела Блока, слушала Есенина, была женой поэта-антисоветчика Георгия Иванова, за ней ухлестывал Гумилев. Но опять же – а кто за Алексиевич? Чья она жена или вдова? Мне вообще трудно представить ее в этой роли.
Впрочем, может быть, фейерверк в честь реституции баронессы не состоялся и потому, что кто-то заметил одну большую странность: в Советские времена возвращались из-за границы главным образом живехонькие деятели культуры, иные с мировыми именами, и они еще долго трудились во славу родины, а ныне либо доставляют в урне могильный прах, либо вот такую голубку дряхлую, как никому не ведомая баронесса столетней выдержки.