Но Мироненко говорит, что Сталин уехал со своей прострацией на дачу и они вдвоем ловили там сачком бабочек. А 30-го июня к нему нагрянули озадаченные члены Политбюро. Видят: Стали не один, рядом – довольно полная Прострация Иосифовна. Однако, несмотря на это, почему-то все-таки предлагают именно ему создать и возглавить Государственный комитет обороны. И он, не расставаясь с Прострацией, делает это. Взваливает на себя должность председателя ГКО, а вскоре, оставаясь главой правительства, – и председателя Ставки, и Верховного Главнокомандующего, и наркома обороны. Вот только обязанности Генсека, по слухам, попросил временно исполнять то ли папу Мироненко, генерала КГБ, то ли свою дочку Прострацию.
Горя желанием уж вовсе обесславить Сталина, наш доктор говорит; да какой же это Верховный Главнокомандующий, если он «не мог залезть на лошадь». Это он намекает, что Сталин не принимал Парад Победы. Но, друг ситцевый, залезть-то на лошадь можно, а вот парад принимать в седле, когда тебе под семьдесят, совсем другое дело. Это по плечу лишь профессиональному кавалеристу, да лет на двадцать помоложе. Такими и были маршалы Жуков и Рокоссовский. А по его представлению, Верховный должен с шашкой наголо лететь в атаку во главе кавалерийского эскадрона. Дядя, но ведь это примерно то же самое, что требовать от директора Госхрана, чтобы он был боксером или играл нападающим в сборной России по хоккею и забивал шайбы.
Война идет, с обеих сторон много пленных. И вот что слышим от Мироненко: «С первых дней войны под общую установку “Победа или смерть” закладывалось отношение к плену как предательству». Тут два вопроса. Во-первых, а какую он «установку» хотел? Вроде такой, что ли? «Ребята, если трудно будет, не мешкайте – руки вверх! И – “Сталин капут!”». Видно, эти уши, забитые архивной пылью, никогда не слышали хотя бы знаменитую песню времен русско-японской войны:
Вот она, та самая установочка. Да ведь так испокон веку и было. 18 июня 1815 года в битве при Ватерлоо англичане на свое предложение французской гвардии сдаться услышали: «Гвардия умирает, но не сдается!». Кто именно это сказал, мнения расходятся. Но генералу Камбронну, который был назван первым, поставили памятник, украшенный этим изречением. Да и у нас в первые годы революции распевали:
Имелось в виду, конечно, что умрем, но победа будет за нами.
Или:
В дни Отечественной войны даже у Ахматовой вырвалось:
Опять то же самое: сами умрем, но победим для других, которым не обойтись без русского слова…
Но архивариус неколебим, как водокачка: «Окончательно укрепилось отношение к пленным как к предателям, после того как Сталин отказался поменять (!) своего сына Якова, оказавшегося в немецком плену, на фельдмаршала Паулюса». Сергей Владимирович, очухайтесь! Ваш архивный ум уже совершенно зашел за архивный разум. Вы не соображаете даже, кто у кого в плену был. Ну как Сталин мог распоряжаться своим сыном, когда тот находился в лапах Гитлера? Это вы опять, не соображая, что говорите, списали у других. Они часто уверяют, будто Сталин решительно заявил: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю». Но, во-первых, Яков был не рядовой солдат, а старший лейтенант. Во-вторых, никаких предложений об обмене не было. А главное, Сталин и не мог пойти на обмен. Ну подумайте сами, позовите на помощь Артизова, может, вдвоем догадаетесь все-таки, почему Сталин не мог этого сделать, когда в плену находились миллионы наших солдат и офицеров.