Митрополит Корнилий показывал ему невероятных размеров люстры со свечами, иконы Андрея Рублева, провел его мимо ларя с мощами (на дверце повис замочек… нет, так и не нашли ключ-то…) и рассказал, чьи они тут… И Владимир Путин остановился и так ни слова и не сказал. Вторая икона. Третья, пятая… Он шел все медленней, понимая, кажется, только сейчас, где оказался, в каком мире и среди каких теней… Пели женский и мужской хоры, Владимир Путин стоял около иконы Святой мученицы Варвары, еще не дойдя до Спаса Андрея Рублева…
Хор вдруг умолк, он подошел к ним, я думал, завяжется разговор, но они только попросили сфотографироваться с ним, а потом, позже, еще и с приехавшими на тезоименитство епископами из Ярославля, Костромы, Молдавии, Новосибирска, Томска, и митрополит Корнилий представлял Владимиру Путину их всех и говорил:
— А вот настоятель Покровского храма, он уже 70 лет здесь служит… Ему сколько?.. Да ему всего-то еще 81…
Владимир Путин совсем уже перестал куда-нибудь торопиться. Медленно подошел в выходу из храма. Обернулся.
И наконец перекрестился.
Я подошел к Владимиру Путину и спросил его, нашел ли он себя.
Про смысл жизни я когда-то спрашивал его, и он, не раздумывая, сказал, что в самореализации.
— Я? — он, конечно, не ожидал вопроса, но и к ответу был готов.
И он кивнул — по-моему, даже с готовностью.
— Точно? — на всякий случай переспросил я.
Все же не всегда складывается такое впечатление.
Он в это время уже шел к двери, но теперь остановился.
— Вы же нашли себя, — сказал он. — Ну вот и я нашел.
То есть он просто хотел объяснить подоходчивей.
Вместо послесловия
Вообще не про Путина. В Астрахани от взрыва газа разнесло второй подъезд дома № 150 на улице Островского.
Панельный дом развалился, как карточный. Просто рухнул один подъезд. Когда мы приехали на Островского, 150, завалы еще не расчистили. Искали людей. Живых под завалами найти уже не надеялись.
Люди бродили вокруг дома в каком-то необъяснимом недоумении:
— Как же так, пришел с работы — и ни дома, ни документов, ни вещей, — сказал мне молодой парень. — Ни жены.
— Вы же живы, — ответил я ему.
— Тоже как-то странно, — сказал он. — Я вообще-то пораньше хотел домой вернуться.
Во дворе дома из завала только что достали двух продавщиц магазина, который был на первом этаже. В магазине в момент взрыва газа вроде было еще трое мужчин, но их не нашли.
Экскаватор разгребал бетонные плиты, одежду, книги, матрасы, шкафы и кухонную посуду…
— А что это за банда? — спросил мэр Астрахани Михаил Столяров, кивнув на группу молодых людей человек в сто за оградой детского сада.
— А это волонтеры из вузов, — объяснили ему. — Хотят помочь разбирать завалы.
— Да? — переспросил он. — А если по квартирам пойдут? Разогнать всех.
— А как вы думаете, — слышал я в кулуарах церемонии вручения Государственных премий в области литературы, науки и искусства, — есть у оппозиции хоть какие-нибудь шансы?
— Ну, только если раскол элит произойдет.
— А есть шанс, что он произойдет?
— Ну неужели вы думаете, что мы и правда с вами можем настолько поругаться?! — отвечал один чиновник другому.
— Вы должны сами портреты нести, а не яблоки есть на ходу! — выговаривал молодой отец двум своим примерно пятилетним дочерям на Ильинке, откуда пропускали по приглашениям на трибуны. — На войне люди сутками не ели!
— Пить хочется… — робко произнесла одна девочка.
Конечно, ведь яблок она уже наелась.
— И не пили! — отвечал безжалостный отец и портреты двух своих дедов нес сам, потому что для девочек это была, конечно, тяжелая ноша.
Дмитрий Медведев, сидевший по правую руку от Владимира Путина, предложил вывести на федеральный уровень проект «Наш двор» — а что еще остается после уже сделанного?
Он говорил что-то еще, а потом вдруг произнес:
— Даже в домино нужно резаться в комфортных условиях!
— О-о! — одобрительно зашумели телекорреспонденты рядом со мной. — Давно бы так!
Я понял: есть фраза для шести-, восьми- и даже девятичасовых новостей!
Родители полицейского Магомеда Нурбагандова получали в Кремле для сына звезду Героя России. Они уже говорили журналистам, о чем будут думать в ту минуту, когда примут ее из рук президента… И им удавалось сказать на эти необъяснимые вопросы что-то настолько доходчивое, что больше и вопросов-то не было. Когда лоб в лоб сталкиваешься с такой ясностью, сразу все понятно, и к тому же на сто шагов вперед…
Сейчас они сидели на диванчике и молчали друг с другом, все журналисты ушли. Я спросил Кумсият Абдурагимовну, когда она в последний раз была в Москве. Оказалось, в 1988 году. Она, врач-терапевт, приезжала на учебу. Она и сейчас работает завполиклиникой и каждый день практикует. Она рассказывала, что Москва совсем, вообще неузнаваема и что жалко, что приехала только сейчас, и что если бы еще не по такому поводу…
— Тяжело вам сейчас? — спросил я ее.
— Очень тяжело, — сказала она и даже чуть-чуть, слабо так улыбнулась. — Это такой мальчик был…