Путинбург

В моей программе всегда звучала вся криминальная сводка по городу. Секретные сообщения и донесения о происшествиях мне сливали с разных сторон. То, что удавалось купить в ментовке, обменивалось на информацию от Конторы. То, что не хотела сливать Контора, сливала приемная полпреда президента. Ну а то, чего совсем ни у кого не было, сливали коррумпированные водители из специального транспортного цеха, обслуживающего морги. Им было все похрен. И плата была чисто символическая, им просто нравилось быть нужными не только мертвым. Я знал все, что творилось в городе каждую минуту. В здании «Ленфильма» у меня был арендован тупичок в глухом коридоре, упиравшемся в подсобку с крохотным окошком, ведущим в вентиляционный колодец. Там висели антенны. Огромные, многометровые, выкрашенные в цвет хаки. Кабели влезали в окно, как пообедавшие крольчатиной удавы, заползающие по норам, на задних стенках таких же коричнево-зеленых приемников. Там всегда пахло перегаром. Два отставных полковника Главного управления Генштаба[55] сидели на табуретках в наушниках. Причем наушники были забавные, перепаянные. Одно ухо от одного приемника, другое — от другого. Слушали они радиоэфир: пожарных, ГАИ, скорую, ГУВД, аварийную службу ЖКХ, таксопарки, Ленгаз, капитанов судов на Неве, диспетчера порта, Центр управления воздушным движением Пулково. При элементарных навыках анализа инфы можно было каждый момент не только знать, где что горит и какую трубу прорвало, но и четко контролировать передвижение мэра по городу, приезжать на каждое убийство до криминалистов, встречать Ельцина почти у трапа президентского самолета, быть в курсе любых мелочей и выбирать, что сегодня интереснее зрителю и мне самому: трупы двух девочек, прыгнувших с крыши купчинской[56] высотки, убитый метким выстрелом в глаз модный адвокат из тамбовских[57], проститутка с отрезанными маньяком сиськами в колпинской[58] общаге, бомж, убитый авторучкой в ухо, лежащий в луже крови возле общественного туалета на въезде в Петропавловку[59], буксир, задевший опору Ладожского моста, или двое утонувших в чане для брожения пива на «Красной Баварии». Ох, веселое время было, насыщенное. Со мной боролись все кому не лень. Вешали наружку, слушали десяток телефонов, которые я менял каждую неделю, расшифровывали наш специфический язык общения со съемочными бригадами: «Четверочка, на Литейном опарыши, дом 17, мансарда» (мумия повесившегося бомжары). Или: «Второй, скорее на Ленинский, 48, узкопленочные крошат батон на соседей» (вьетнамцы в общаге подрались). Так и набиралось по десять-двадцать сюжетов для ежедневного «Вавилона» — единственной информационной программы, которую готовила действительно не зависимая ни от кого команда под моим началом на «Русском видео».

Костя Могила был профессиональным гангстером, причем крайне нетипичным для Петербурга. Точнее, было два криминальных лидера, ориентированных не на классических бандитов, а на воровские ценности и интегрированных в московскую среду, — он и Паша Кудряшов[60]. Кудряш был поскромнее, потише. Засиженный[61]. Костя — из хорошей семьи: папа — директор секретного оборонного НИИ Кароль Иосифович Розенгольц, отсидевший много лет в сталинских лагерях по 58-й статье, мама — преподавательница музыки. Костя родился в 1954 году, окончил техникум (не какой-нибудь, а физико-математический), увлекся спортом, стал чемпионом по вольной борьбе, служил в спортроте, демобилизовался и стал, как и вся продвинутая часть ленинградской молодежи тех лет, крутиться возле Галеры[62]. Правда, в отличие от Тинькова[63], Сабадаша[64], братьев Мирилашвили[65] и прочих выходцев из мелкоспекулянтской среды, просто фарцовка Костю не привлекала. Да и сотрудничать с ментами он не хотел (а вся Галера сотрудничала). Костя нашел себе более влиятельную крышу — военную разведку.