Начальство в тот вечер разъехалось, за старшего в резиденции остался Владимир Путин. Ему 37 лет. Теперь его любовь к немецкому пиву заметна по его фигуре, а тогда он держал себя в форме благодаря занятиям спортом. В обычной ситуации Путин перед людьми вел себя так, будто он переводчик, и спокойно поддерживал разговор. Эта ситуация отличалась от обычной. Если он не выдержит напора и отдаст людям документы, то предстанет перед советским трибуналом. Если же он откажется и не сдаст позицию, толпа может пойти на штурм, и тогда не избежать кровопролития. Положение было настолько серьезным, что Путин приказывает тем немногим сотрудникам, которые оставались в его подчинении, занять позиции у окон с автоматами Калашникова. Он говорит им, что скорее умрет, чем выдаст секретную документацию, и в такой сложный момент решается на ответственный шаг — попросить Группу советских войск в Германии о помощи. За такие действия в подобной ситуации его как офицера могло ждать серьезное наказание. Подымая трубку телефона и набирая номер, он еще надеялся, что другие примут решение за него.
Ответ поставил его в тупик. «Москва молчит, а без разрешения из столицы предпринимать никаких действий нельзя», — ответил голос на другом конце провода.
Ничего не предпринимать… За окнами — толпа, внутри — он, Путин, и его несколько человек, и никто не знает, сколько еще удастся удерживать ситуацию под контролем. Страна, еще недавно бывшая столь могущественной, давшая ему все, вдруг стала бессильной, отказывает ему в помощи, заставляет обливаться холодным потом…
Лишь спустя несколько часов подошло подкрепление, и солдаты быстро разогнали толпу. По сей день эти слова отзываются эхом в его памяти: «Москва молчит…» Более чем десять лет спустя Путин признается, что они его сильно задели: «Я чувствовал себя так, будто нашей страны уже нет. Мне было ясно, что Советский Союз заболел. Смертельной, неизлечимой болезнью под названием паралич. Паралич власти»[30]
.Спустя добрых десять лет после судьбоносного вечера в Дрездене, 31 декабря 1999 г., Владимир Путин сам встал во главе российского государства. Придя в Кремль, он делает все, чтобы положить конец «параличу власти», чтобы страна снова стала сильной. Свободу и гласность он воспринял больше как угрозу, чем как шанс. Драматические уроки Дрездена он не забыл до сих пор. Они в большей степени, чем любой другой опыт, определили его будущую политику.
В своей речи глава Кремля всегда делает акценты на демократических убеждениях. А вот критики считают, что он ведет Россию по авторитарному курсу, напоминающему Советский Союз. Путин снова вводит красный военный флаг с советской звездой, равно как и советский национальный гимн с новым текстом старого автора. Среди памятных надписей на Кремлевской стене он велит заменить современное название города Волгоград на его же название военных лет — Сталинград.
Когда балтийские страны и Польша в День Победы над гитлеровской Германией в мае 2005 г. заявили о том, что с поражением Третьего рейха началась новая оккупация Европы — Красной армией, эти слова вызвали в Москве бурю негодования. Еще в 1994 г., будучи заместителем мэра Санкт-Петербурга, Путин, громко хлопнув дверью, покинул международную конференцию, когда президент Эстонии назвал русских «оккупантами»[31]
. В мае 2005 г. Путин, чей дедушка когда-то готовил еду для Сталина на его даче, предлагает «историкам, которые хотят переписать историю, еще раз научиться читать книги». В учебной литературе, недавно утвержденной министерством образования России, Сталин снова появляется как «великий военачальник». Прежний школьный учебник, в котором сообщалось о сталинских репрессиях и без ложного патриотизма рассматривалась роль диктатора в войне, в 2003 г. был запрещен для использования в школах. Шаг за шагом, начиная с университетских или школьных учебников и заканчивая речами на празднованиях Дня Победы, распространилась лишенная истинного трагизма версия советской истории, в которой человеческая жизнь, свобода и личное достоинство практически не играли никакой роли. Вместо этого вероломство, предательство, подлость и жестокость, если они осуществлялись во имя империи, были снова оправданы.