Путинская Россия

Чеченцам теперь может позавидовать разве что сумасшедший — тем чеченцам, которые живут в нашей стране. И раньше-то было несладко, но в последнее время, после теракта, машина государственной мести крутится на последней, пятой, этнической скорости. Погромы и чистки под эгидой милиции стали рутиной. В один миг рушатся жизни, люди теряют жилье, работу и опору под ногами… А причина только одна: ты, он, она — чеченцы. Их жизнь в Москве и многих других городах не просто невыносима — с наркотиками, подброшенными в карманы, с патронами, вложенными в руки, и одновременным же отправлением на несколько лет в тюрьму — эта жизнь превратилась в кошмар изгоя наяву, в беспросветный тупик, по которому сколько ни топай туда-сюда, все равно никуда не придешь. И эти будни касаются всех — от семилетнего мальчика до восьмидесятилетнего старца.

… — Когда ОНИ заговорили по-чеченски, прервав второй акт, я поняла, что все очень серьезно. И будет совсем плохо. Я это сразу как-то очень четко поняла… — Яха Несерхаева, 43-летняя москвичка, по профессии и месту работы экономист, чеченка, родившаяся в Грозном, но давно перебравшаяся в столицу, 23 октября пошла посмотреть мюзикл «Норд-Ост». Давняя подруга Галя из северного города Ухты купила билеты на 13-й ряд партера и вытащила ее из дома. Яха — не любительница мюзиклов, но Галя очень просила составить ей компанию.

— А вы ИМ сказали, что вы — чеченка?

— Нет. Я боялась. Я не знала, как лучше: сказать или не сказать. Могли бы и застрелить за то, что чеченка на мюзикле.

Яха газа не увидела — хотя многие из заложников заметили белые клубы неизвестно чего. Яха просто услышала со своего места, как другие закричали: «Газ пустили!» И через несколько секунд отключилась.

Она пришла в себя только в больнице — тоже в 13-й, куда привезли тогда многих, например Ирину Фадееву, героиню первой истории, среди прочих. Яху очень сильно рвало, она мало что понимала, но вскоре перед ней появился следователь.

— Он спросил мое имя, фамилию, где живу и родилась, как попала на «Норд-Ост»… Потом пришли две женщины и забрали мою одежду на экспертизу, сняли отпечатки пальцев. Следователь пришел к вечеру и сказал: «У меня плохие новости». Первое, о чем я подумала, было, что подруга, с которой я ходила на мюзикл, умерла. Но он: «Вы задерживатесь за пособничество террористам». Это был шок. Но я встала и сама пошла за следователем — в больничных тапочках и халате. Сначала на двое суток меня привезли в 20-ю больницу (специальная больница закрытого, тюремного типа. — Прим. авт.), где никто ни о чем не спрашивал, и лечения тоже не было. Собственно, меня вообще не лечили… В конце вторых суток в 20-й больнице опять пришел следователь — меня сфотографировали и записали образец голоса. Через несколько минут после этого визита принесли какое-то пальто и мужские ботинки, надели наручники, сказали: «Вам надо лечиться в другой больнице». Посадили в милицейскую машину, привезли минут на десять в прокуратуру, а потом — в тюрьму, в «Марьино» (название московского женского изолятора временного содержания — Прим. авт.). Вот так — в ботинках на босу ногу на три размера больше, в грязном мужском пальто, немытую и нечесаную неделю, меня привели в камеру. Надзирательница только и сказала: «Ну, чума болотная…».

— Вас в изоляторе допрашивали часто?

— Меня вообще не допрашивали. Я просто сидела и просила охранницу о встрече со следователем…

Яха говорит тихо, медленно, без всяких эмоций. Она вообще кажется маловменяемой. Если бы точно не знать, что Яха живая, можно подумать, что она мертва. Глаза расширены — смотрят в одну точку. Лицо неподвижно. На фотографии в паспорте — будто совсем иная женщина, другое выражение лица, там гордячка и красотка.

Впрочем, время от времени Яха все-таки пытается улыбнуться, но за две недели, проведенные в тюрьме, ее мышцы забыли, как складываться в улыбку. Она ведь там думала, что все, уже конец, и ее ничто не спасет, положение — хуже некуда по нашим временам. К тому же милиционеры, перевозившие ее из 20-й больницы в «Марьино» — и единственные, кто с ней разговаривал о ее будущем, пока ехали, — они-то ей и сообщили, что «она ответит за всех», поскольку террористов уничтожили, «она одна осталась»…

Но под занавес был хеппи-энд. Ведь так и положено в мюзиклах.