Путёвка в спецназ

— А ну хватит! — прапорщик вклинился между, сверлящими друг друга взглядом, офицеров. — Достали! Ты гляди, удумали, письками мериться! Руслан, ну этот молодой идиот, а ты то куда?

Майор, будучи старше капитана почти на десять лет, возмутился:

— Степаныч, я вообще-то постарше капитана буду!

А вот Рогожин среагировал весьма странно:

— Степаныч, ты за языком следи!

— И не подумаю, — неожиданно взвился Иванов. — Вы меня достали! Ты, Руслан, своей скрытностью, а ты, Витюша, своим гонором! Командовать все пытаешься, думаешь выслужиться. А вот хрен тебе! Здесь один командир! А ты или помогай или вали домой…

— Не вам решать! — опять ощетинился Васильев. — У меня свое начальство! А вот вы голубчики совсем распустились, если субординацию забыли. Я вообще-то старше вас по званию.

— Видишь, Руслан, — Степаныч покачал головой и присел на краешек кровати, — все из-за твоей скрытности! Объяснил бы по-человечески товарищу майору, — ехидным голосом почти пропел он, — глядишь, он и не пытался бы главного из себя корчить.

Потом тяжело вздохнув и добавив трагизма в голос, продолжил:

— Ну, вот ты бы сейчас, убил бы дурака, со злости. А потом что? Нет, я понимаю, что от трупа бы мы избавились! Но ведь потом бы ходили, спрашивали: "А где майор?". А мы не сном ни духом, еще бы в дезертиры записали! Неудобно, как то! Он же не дезертир, а просто дурак!

— Это ты точно подметил. Дурак и есть! А убить? Это вряд ли, я то не дурак!

Майор аж закашлялся, с подозрением смотря на них. И тут Степаныч вместе с Рогожиным начали смеяться. Васильев сперва дулся, но тоже начал подхохатывать. Напряжение слегка спало и мужчины уже не смотрели друг на друга: волками.

Когда все более-менее успокоились, майор все же поинтересовался:

— Руслан, ты что, правда, мог бы убить меня, а потом спрятать труп?

— Не говори ерунды! Конечно, нет! Дал бы в морду и все!

Тут Васильев облегченно вздохнул, но рано.

— Конечно, если бы ты случайно склеил ласты, то, конечно, пришлось бы утилизировать.

— Утилизировать? — что-то не понравилось майору это заявление.

— Ну да. Самовозгорание, отдал бы приказ твоему амулету и все — пых, и хрен какая экспертиза разберется.

— Амулету?! — Васильев прижал руку к груди. — Разве такое возможно?

— А ты что думал, тебе дали такую игрушку и никакого контроля? У некоторых бывает, крышу сносит, вот чтоб не бегать за ними и сделали систему самоуничтожения, вместе с носителем! Или ты не знал? Должны были предупредить!

— Предупредили, — майор неожиданно побледнел, — но еще я знаю, что даже мои начальники не могут сделать этого. Нужно… — глаза у Васильева стали большими-большими как у анимешки в японском мультике.

— Вот именно! — довольный Степаныч, откинулся на спинку стула. — А товарищу капитану нужно просто приказать! Теперь до тебя дошло, перед кем ты права качаешь?

— Простите, я…

— Витя! — Рогожин вытянул вперед руку, останавливая Васильева. — Успокойся! Ты меня, конечно, достал, но убивать? В конце концов, мы ведь были друзьями, это не моя вина, что тебе моча в голову ударила. А я, знаешь ли, не привык друзей убивать только за то, что у них временное помутнение, — и, прикрыв глаза, спросил: — Надеюсь, ты понимаешь, почему я тебе раньше этого не рассказывал? Да и не сказал бы никогда, если бы ты не начал по больному бить — по моим парням! А этого делать не надо!

Потом встав, начал ходить по комнате от одной стены до другой. Степаныч и все еще смущенный майор следили за ним взглядами. В конце концов, придя к какому-то решению, сказал:

— А давайте еще по пиву. И Витя нам расскажет, чего это он, вдруг, из адекватного человека превратился в идиота!

— Руслан!

— Надо, Витя, надо! Я ведь вижу, что-то тебя гложет, а сказать не хочешь. И дуреть начал, неспроста. Говори, может, сможем помочь?!

— Мне теперь уже ничего не поможет! Только хуже сделаю…

— А ты попробуй, — глотнув холодного пивка, Степаныч был расположен, к решению мировых проблем — местного значения. — Одна голова хорошо, а моя вообще сегодня в ударе! — и радостно хохотнул. — Давай!

— А черт с ним, слушайте. Может и правда, чего изобретем!

И как будто, враз постаревший, Васильев начал свой рассказ, и чем больше он рассказывал, тем больше мрачнели его собеседники, стискивая кулаки, и бросая, многозначительные, взгляды друг на друга.