— Вся голова кудрявая. Как у тёти Клавы перед праздником, — сказала я.
В книге ещё были собаки — узколицые такие, с длинным носом. Мама сказала, что они охотничьи. У них потому такой нос длинный, что они зайцев вынюхивают и показывают охотникам.
— Зачем? — сказала я.
— Чтобы охотники стреляли, — сказала мама.
Мне сразу эти собаки разонравились. Вон они какие! Бедных зайцев вынюхивают. Я зайца видела в зоопарке. Он добрый, у него лицо быстро-быстро шевелится. Одно ухо в одну сторону смотрит, а второе — совсем в другую. А собаки их вынюхивают!
— Они на волков тоже охотятся, — сказала мама.
— Я на такую собаку не хочу смотреть! — сказала я. — Они, значит, всех вынюхивают? И волков?
— Нашла кого пожалеть! Вот гляди, какая осмысленная физиономия!
Правда, это была хорошая собака. Мама сказала, что это борзая. Наверное, высоко прыгать может, у неё мускулы. И лицо не злое. Немножко удивлённое. Ей, конечно, не хочется никого вынюхивать, а охотники заставляют. Она поэтому удивляется.
— Ничего, — согласилась я.
Потом мама свою любимую собаку показала — сен-бер-нар-ску-ю. Я сразу поняла, что это очень добрая собака. Что хочешь у неё бери, она отдаст. Хоть всё молоко из миски чужому коту отдай. Дикому. Которому Димка градусник ставил. Такой у этой собаки вид. Она вся меховая и мягкая. На ней кататься можно. Я подумала, что она немножко ленивая. Спит много. У неё вид такой.
А когда мне мама про эту собаку рассказала, я так удивилась!
Оказывается, она совсем не ленивая. Она в горах живёт, высоко. Там уже сосны не растут. Там один мох, как у нас в лесу или между брёвнами в стенке. Подумать только — лесу совсем нет, один мох! И ещё там почти всё время зима. С неба прямо сугробы сыплются, никакой дороги не видно. Автобусы там вообще не ходят, а пешком очень легко замёрзнуть. Там можно даже насмерть замёрзнуть. Ветер всё время дует…
И эта собака в самую метель выходит из дому. Она несёт сумку с лекарствами и ищет. Вдруг кто-нибудь заблудился? Она дорогу показывает. Если ты устал и не можешь идти, она тебя тащит. Такая сильная!
— Вот, — сказала мама, — была такая знаменитая собака: она сорок человек спасла! Понимаешь?
— Понимаю! — сказала я.
У мамы глаза такие широкие стали — целых сорок спасла! Наверное, очень много. Я до семи считать умею. А тут — сорок!
— Вот что значит породистая собака, — сказала мама. — А твой Путька просто игрушка.
Я даже забыла, что хотела спросить. Вот как! Она мне, значит, сен-бер-нар-ску-ю собаку показывала, чтобы Путьку обидеть. Она думает: чужая собака вон что может, а наш Путька совсем ничего.
— Он сейчас маленький, — объяснила я маме. — А когда он вырастет, он ещё больше спасёт. Ты же не знаешь!
— Сомневаюсь, — сказала мама.
И дальше страницу переворачивает. Вдруг я вижу — там такая собака! Если бы она себя в зеркале увидела, сразу бы умерла со страху. У неё грудь жёсткая, как подоконник. На ногах когтищи. А лицо! Уж никак не скажешь, что это лицо. Это именно морда. Толстая. И губы толстые, а рот закрыть не может. Все зубы видно. И морщин сколько! Вся в складках. У неё больше морщин, чем у бабы Риты. Старая-престарая собака.
— Она в клетке сидит?
— Почему в клетке? — сказала мама. — Она ещё щенок.
— Как щенок, если у неё одни морщины?
— Это не морщины, — объяснила мама. — Это такая порода, очень ценная. Ты же сама спрашивала. Это бульдог!
Тут я так стала смеяться! Чуть со стула не свалилась. Я думала, он какой, бульдог? А он вон какой! Он хуже Бармалея. Такой урод! А мама его с Путькой сравнила.
Я Путьку позвала и ему тоже показала. Бульдог! Вон у него какие губы! А глаза? И ноги в разные стороны, кривые. А губы висят даже. Настоящий бульдог!
Путька понюхал и отвернулся. И начал бровями дёргать. Ему так смешно сделалось! Он у меня на руках запрыгал. Он разве думал, что бульдог такой? А бульдог вон какой!
«БЕЛКА-СТРЕЛКА-КЫТЬ…»
Я так смеялась! И в это время как раз Димка пришёл. Ему дома скучно: у него мама с папой в театр уехали. А тут лампочка перегорела. Он в темноте не любит сидеть. И ещё — он хохот услышал.
Я Димке тоже показала бульдога. Он сразу понял и закричал:
— Это дедушка бульдог!
Мы во весь голос смеялись. Громко. Потом Путька как залает: «ввва!» Путька уже научился лаять.
Только у него «рэ» плохо получается. Все собаки так лают: «рррыавв!» А Путька просто: «ввва!» Но тоже здорово! У Димки так не получается, у меня — тоже.
— Прекратите сумасшедший дом, — сказала мама.
А мы всё лаем: «ва! вва! вва! ррр!»
— С вами нельзя по-человечески, — сказала мама.
И книгу захлопнула. И на полку её убрала. Высоко. Придётся теперь табуретку подставлять, чтобы достать. Но табуретка лёгкая. Это не то, что кресло подвинуть. Я хорошо запомнила, куда мама книгу положила. Сразу найду.
— Вы ничего в породах не понимаете, — сказала мама.
— А у Путьки какая порода, тётя Галя? — спросил Димка.
— Беспородный наш Путька, — махнула мама рукой. — Дворняга.
— «Дворняга»? — переспросил Димка.
И стал чёлку на палец накручивать. Он, когда думает, всегда накручивает. Его тётя Клава по рукам за это хлопает. Но он ведь не может не думать?