Тем временем прошла уже большая часть месяца адар. Снег, прежде лежавший огромными сугробами, совсем съежился, а тот, что шел иногда, таял, не долетев до земли. У рабби Хаима стало меньше работы. Если раньше он приносил дрова для печи два-три раза в день, то теперь только один раз, да и от этой охапки иногда оставалось на следующий день, потому что холод заметно ослабел и мы уже не так нуждались в дровах. И так же, как требовалось меньше дров, требовалось и меньше керосина, потому что дни стали длиннее. А когда ослабли холода и сошли снега, дороги очистились и люди вышли на работу. Те, у кого работа была в городе, стали приезжать в город, а те, кто работал в деревне, стали разъезжать по деревням.
И сам город обрел иной вид. Улицы, всю зиму пустынные, теперь заполнились людьми, и у входов в магазины шли оживленные деловые переговоры. На первый взгляд могло показаться, что Шибуш вернулся к прежним своим временам, но на взгляд второй, верный, видно было, что все эти люди по большей части толкутся без дела. Тем не менее на углах стало больше людей, чем в нашем Доме учения. Там мы теперь вынуждены были порой ждать, пока соберется миньян, а от учения люди и вовсе увиливали — едва помолившись, тут же уходили, не прочитав ни псалмы, ни главу из Мишны. Тем не менее в нашем Доме учения дела обстояли все-таки лучше, чем в большинстве других молитвенных домов, потому что у нас каждый день все еще молились коллективно, а в тех домах миньяны собирались уже не каждый день, и поэтому там молились когда так, когда эдак, в зависимости от числа пришедших. Исключение составляла Большая синагога, где всегда собиралось несколько миньянов и потому молились часто. Так что если у нас не набиралось десяти взрослых мужчин, мы посылали туда и просили одолжить нам парочку-другую молящихся.
В Большой синагоге молящиеся были в основном из простых людей, которые не любили наш старый Дом учения. Почему не любили? Потому что в прежние времена, когда евреи были сильны в городе и главы общин пренебрежительно относились к простым людям, в старом Доме учения тем, кто был малосведущ в Торе, не разрешали сидеть на скамьях, а приказывали стоять возле раковины. В субботу и праздники им не разрешалось также надевать высокий штраймл — только сподик[197]
, а в Субботу видения, предшествующую Девятому ава, дню траура по Иерусалимскому храму, когда ученые мужи сами надевали сподик вместо штраймла, простолюдинам даже сподик запрещался, велено было носить простую будничную шапку, потому что почет положен только мужам ученым, знающим Тору. И хотя сегодня в старом Доме учения нет уже ученых мужей, изучающих Тору, и образованные сравнялись с необразованными, но неприязнь простых людей к ученым мужам не исчезла. Как-то раз мы собрались на молитву, и нам не хватило одного человека для миньяна. Я попросил одного из Большой синагоги дополнить наш миньян. Он выпрямился, как столб, и сказал: «Вот как! Значит, Моше-рабейну и еще восемь таких же ученых, как он, не могут помолиться, пока не попросят Салпаада[198], сына Хефера, прийти и дополнить миньян, а когда нужда в Салпааде проходит, они рассказывают, будто видели, как он собирает ветки с деревьев в субботу и побивают его за это камнями?»Рабби Хаим, как всегда, подмел пол, растопил печь, разложил скатерти и зажег свечи и керосиновые лампы. Мы спокойно помолились, встретили субботу и прочли вечернюю молитву аравит. Но когда кантор благословил вино, не нашлось ребенка, чтобы его выпить[199]
. Я поискал конфеты у себя в кармане и спросил у одного из молившихся: «Где твой сын?» Он ответил, запинаясь: «Остался с матерью». Я спросил второго: «А ты почему не привел своего сына в Дом молитв?» Он ответил: «Я и себя-то самого чудом привел. Все будние дни человек изнуряет себя в поисках заработка, приходит суббота — хочется спокойно отдохнуть».Как хороши были субботние вечера в то время, когда Дом учения был полон евреев и дети окружали пюпитр кантора и отвечали вслед за ним «Аминь»! А сейчас, когда отцы видят чудо в том, чтобы самим прийти на молитву, какое же чудо из чудес должно случиться, чтобы они привели и сыновей?