Путы любви

Перед тем как коснуться ее уже созревшего тела, он быстро оглядел облако ее каштановых волос, линии ее щек. Он отошел, уселся в воду, над которой поднимался пар, и бросил ей мочалку. Она ловко поймала ее.

– Да, ты можешь искупать меня.

Она была действительно молода, но уже знала, какое удовольствие может доставить мужчина и как нужно доставить удовольствие ему. Вскоре они лежали, обнявшись, на кровати, ее промокшее платье было на полу. Он прижимал ее к себе. Его руки искали и ласкали ее потаенные места, что доставляло радость им обоим. Его губы с жаром целовали ее мягкую плоть. Ее руки скользили с его влажных кудрей на затылке вниз по спине. Он возбудил ее до невероятности. И когда он изо всех сил прижал ее к себе, она прильнула к нему всем телом, переполняемая желанием, не думая о том, что будет завтра.

Это был печальный вечер, который Дара проводила, слушая волынку. Она действовала ей на нервы, которые и так были натянуты от внимательных взглядов Дункана и Руода, смотревшего на нее с вожделением. Дара стала наблюдать за Кинарой. Она удивлялась, как такая легкая и грациозная девушка отдавала себя во власть низменных страстей Руода. Он явно считал ее своей собственностью, а она не делала ничего, чтобы вывести его из этого заблуждения. Его руки постоянно касались ее тела, подгоняя ее или лаская даже тогда, когда он глазами раздевал Дару со скрываемой жестокостью.

Взгляды Дункана были тоже не из приятных. Было трудно распознать, какие мысли скрывались за густыми бровями, но они были далеко не дружелюбны, судя по его хмурому виду и губам, сжимая которые, он превращал рот в тонкую линию. Дара давно поняла, что он винил ее за то, что между его сыновьями возникла новая ссора. Несправедливость этого не гневила Дару. Несомненно, старик страдал от того, что произошло в прошлом, но ему придется страдать и после того, как он забудет о ней. Дара расстраивалась, чувствуя, как ее сжигает пламя его голубых глаз, полных злых проклятий.

Казалось, Лаоклейн не обращает внимания на окружающие его раздоры. Большинство мужчин, сидевших за столом, говорили о сегодняшней охоте. Эта беседа занимала его. Хвастовства и шуток становилось тем больше, чем больше было выпито вина. Один молодой мужчина внезапно прервал другого, так как у того не хватало мастерства рассказывать. Возник добродушный спор, его с энтузиазмом поддерживали доказательствами с обеих сторон те, кто был на охоте. Наконец вызвали Лаоклейна разрешить спор, но он, смеясь, отказался взять на себя такую ответственность.

– Все видели, что их копья были в крови, но я не знаю, кто из них нанес смертельную рану зверю. Нет, Фибх, и ты, Бретак, вы сами должны разрешить спор между собой.

Он поднял бокал и не обращал внимания на их выкрики о его трусости.

У Дары заболела голова от бесконечно игравших волынок и хриплого смеха. Она резко поднялась и ушла из-за стола, не сказав ни слова, не взглянув на Лаоклейна, который нахмурился и поманил Кинару.

Руод помрачнел, когда она проскользнула в кухню. Он осушил свою опять наполненную кружку, но не повеселел, когда она, спустя несколько минут, вновь появилась с подносом в руках. На нем был глиняный чайник и чашка. Руод преградил ей путь со злым окриком:

– Что это ты?

– Лорд Атдаир приказал мне принести что-нибудь горячее для леди Дары. Он боится, что она заболела. Я не сомневаюсь в этом – она ужасно бледна. – Кинара говорила быстро, думая о том, как бы избежать удара Руода. Было ясно, что он не в себе, а она часто была неосторожна и расплачивалась за его отвратительное настроение.

– Этой английской суке нужно попробовать чего-нибудь покрепче, чем чай. Оставь это! Ты меня пригреешь сегодня и никто другой!

– Я не осмелюсь! – прошипела она, предпочитая его злобу гневу Макамлейда.

Едва она произнесла это, как его тяжелая рука схватила ее за плечо. Она споткнулась. Чай расплескался и обжег ее. Плечо онемело, а затем Кинара почувствовала острую боль в том месте, куда пришелся удар. Бретак помог ей встать на ноги, но она вывернулась и отказалась от его помощи, как только поднялась. Она знала, что мужчинам в ней нравится, а на что они не обращают внимания. Но Кинара не нуждалась ни в чьей помощи или жалости.

Бретак был довольно пьян, а это состояние, удвоенное врожденной неприязнью к Руоду Макамлейду, вдохновляло его на рыцарство, – качество, отсутствовавшее в нем в нормальном состоянии. Поворачиваясь от Кинары, он направил свой нож на Руода. Его пьяные насмешки разжигали пламя и без того уже сильное. Их топтание было трудно назвать боем: им не хватало ловкости движений; его также трудно был назвать продуманным: они были слишком пьяны. Ножи их были небезопасны. Они уже несколько раз случайно ранили ими друг друга. Глядя на их схватку, у Лаоклейна кончилось терпение. По его команде собралось более чем достаточно мужчин разнять двух соперников.

Лаоклейн подошел к ним, он был в ярости.