Путы любви

Дара смотрела на Дункана с отвращением. Она не сомневалась, что он всегда был способен на величайшие жестокости. Похоже, что его сыновья в юности знали силу своего отца куда лучше, чем его любовь. По воле судьбы он жил на щедрость сына, у которого были все основания ненавидеть его. Думал ли он о поворотах судьбы, когда часами смотрел на огонь в камине и пил кружками вино?

В отсутствие Лаоклейна ужин не был тяжелым испытанием, к которому Дара готовилась. На насмешки Дункана можно было не обращать внимания, можно было даже на них ответить, а радость Кинары по поводу бесчестия другого человека была больше жалкой, чем обидной. Мужчины относились к ней не с меньшим уважением, хотя всем стало известно, что Лаоклейн добился своего. Они всегда были сдержанны, немногие решались говорить с ней. Сейчас все было по-прежнему.

Дара засиделась в зале и была благодарна, что ей не пришлось быть наедине со своими переживаниями, которые, не переставая, мучили бы ее. Ей хотелось снова пережить те ласки, которые лишили ее девственности, и это желание очень скоро стало болью, которая смущала и унижала. Непристойные песни и шутки шотландцев едва ли были приятным развлечением, и все же она боялась возвращаться к себе в комнату. Но, в конце концов, вечер закончился, и мужчины, все как один, ушли. Когда Дара уходила из зала, там оставался только Дункан, да служанки, убиравшие вокруг него.

Даре не нужна была свеча, чтобы освещать путь – Лета еще не погасила факелы. Она вошла в комнату и остановилась как вкопанная. В комнате было холодно и темно. Огонь не приветствовал ее своим блеском, не было свечей, которые бы ждали, что их зажгут от огня в камине. Покрывало на кровати, обычно отвернутое для нее, было не тронуто. Она оглядела комнату. Комод с ее одеждой, расческа, лежавшая на туалете, ее ночная рубашка – все исчезло. Не было нужды спрашивать, не было нужды ждать ответа. Сильный гнев охватил ее. Надежды было очень мало. Что она могла сделать? Говорить со слугами Макамлейда? С его семейством? Обратиться к нему со своей злобой? Нет. Не от кого ждать помощи, надеяться можно только на себя. Но она была слишком слаба, чтобы выдержать его натиск. И все же она не могла смиренно принимать его высокомерие.

Злоба несла ее по залу. Дверь его комнаты с готовностью открылась, лишь только она ее коснулась. В комнате было тепло и светло. Дара быстро вошла, без стука, не спросив разрешения, но она не застала его врасплох. У него под рукой всегда была работа, он всегда был занят. Сейчас же он ждал Дару и прислушивался к ее шагам. Она подошла к нему и положила руки на стол перед ним. Лаоклейн встал.

– Ты думал, что это будет так легко, Макамлейд? Что я готова считаться твоей девкой? Ночью я была слаба, и я признаюсь в своей слабости, но я не буду больше такой. Только силой ты сможешь овладеть мной. Мои проклятия будут преследовать тебя в твоем замке.

Тень пламени плясала на его голом торсе, когда он двинулся к двери и закрыл ее. Дара не проявила страха при всей очевидности его ответа. Она стояла на своем, даже когда он приблизился к ней.

– Если ты собираешься кричать, дорогая, или ругаться, начинай сейчас.

Руки его коснулись ее волос. Он вынимал шпильки, и они падали на пол. Расплавленная медь ее волос свободно полилась вниз. Она оставалась холодна под его жадными поцелуями, пока он не оторвался от нее, изрыгая проклятия.

– Прошлой ночью в тебе было больше огня, дорогая. Или твоя добродетель покоится на прихоти?

Это резкое обвинение положило конец ее ледяному самообладанию и она вырвалась из его тисков. Резко повернувшись, она посмотрела на его стол. Бумаги, письма, чернильница – все лежало так, как он оставил. Их легко можно было уничтожить. Она со злостью взмахнула рукой и смела со стола все, что на нем было. Все, ломаясь, падало на пол. Все, кроме чернильницы, на которую натолкнулись ее пальцы и схватили ее. Ее злоба и ярость нашли выход в этом действии, доставлявшем ей наслаждение. Лаоклейн снова выругался, в этот раз по поводу того, что она натворила в его комнате.

Он повернулся от этого мусора, в который превратились его вещи. На его лице была угроза, но ярость Дары была слишком велика, чтобы бояться. Она бросила чернильницу, которую держала в руках, в камин, облицованный резным дубом, и стала искать еще какой-нибудь снаряд, когда Лаоклейн схватил ее за плечи. Злость Дары больше не защищала ее. В наказание он стал неистово трясти ее, пока она не взмолилась о пощаде.

Лаоклейн внимательно глядел на ее испуганное лицо. Его глаза потемнели. В нем родилось другое чувство, и он прижал Дару к груди. Он взял в руки ее прохладные волосы и приблизил к ней лицо, чтобы поцеловать ее.

Она отдыхала у него на груди, уставшая от гнева и пренебрежения, тоскующая по покою.

– Ты довела меня до сумасшествия, дорогая. До тебя я никогда не брал девушек силой. У меня не было желания так обидеть тебя.

Он не услышал ее ответа. Дара приняла силу, которую он предлагал. Ее руки поползли вверх. Она льнула к нему. Он застонал от желания, которое она в нем возбуждала, и взял ее на руки.