Пузырь Тьеполо

Пассажиры трагетто, без сомнения, знали, куда направляются: на занятия, совещание, деловое свидание. Их сосредоточенный вид был признаком осмысленного превосходства. Разве что звонок мобильника вдруг пробивал глухую броню на несколько секунд — ровно на столько, сколько требуется, чтобы вытащить телефон и нажать на кнопку: «Пронто?» Стоя в гондоле посреди Большого канала, они переговаривались с женами, коллегами, любовницами и снова прятали мобильник в карман или портфель. На лицах ни намека на улыбку, какая обычно держится хоть миг, после того как поздороваешься с кем-нибудь на улице. Антуан глядел на них со смешанным чувством зависти и восхищения. Их не мучили сомнения. Они двигались к намеченной цели неумолимо, как выпущенная из лука стрела. Наверно, так и надо жить в этом городе. Со вкусом, но без лишних эмоций. Вот молодая женщина в узкой юбке с неотразимой грацией выпорхнула из лодки, причалившей к пристани на противоположном берегу.

Удивляясь собственной податливости, Антуан замечал, как проникается другой жизнью. Запах свежевыстиранного белья на террасе в отеле. Болтовня старичков на Кампо Санта-Маргерита. Заученная отрешенность трагетто.

* * *

Какое-то неприятное чувство. Пройдет, просто я немного устала, — поначалу решила Орнелла. Но ничего не проходило, наоборот, день ото дня ей становилось все хуже. От Франции, первой страны, в которую она попала, у нее сохранилось самое радужное воспоминание. Светлый майский Париж. Радость самого настоящего литературного признания — такого у нее в Италии не было. Не последнюю роль в этой эйфории сыграла и картина Сандро Россини. Причем она сама не понимала, насколько эта роль велика. Но потом, после Мадрида и особенно после Барселоны, ей стало невмоготу. Это не имело отношения к нервным спазмам, которыми она когда-то страдала. И вообще к какому-либо физическому недомоганию. Может, все оттого, что везде повторялось одно и то же? Она рассчитывала увидеть новые места, новые города и страны. А ее каждый раз ждали одинаковые самолеты, поезда, отели. И одинаково организованное общение с людьми. Каждый раз она поступала в распоряжение очень уважительной, но и очень решительной особы — местной пресс-атташе. Время расписывалось буквально по минутам. Вопросы, которые задавали журналисты, тоже были везде одинаковые. Первым делом заходила речь о цифрах продажи «Кофейного льда». Иногда ей казалось, что она ответила на некоторые вопросы довольно удачно, и потом, для простоты и надежности, она почти невольно повторяла те же слова, с теми же интонациями и притворно задумываясь в тех же местах, как старый бродячий актер, давно затвердивший все трюки. Впечатление заезженности усиливалось оттого, что сказанное звучало еще и в переводе; каждый раз все словно разыгрывалось по одному и тому же сценарию.

Но Орнелла не успела пресытиться славой, так что тоска, которая подтачивала ее изнутри, вряд ли была связана только с шарманкой пресс-конференций. Возможно, так сказывалась непривычка к новой жизни, разлука с феррарскими учениками, оказавшаяся чувствительнее, чем она предполагала, и с друзьями из числа молодых учителей. Разумеется, она снова увидится с ними, но все будет уже не так, как раньше. Она больше не сможет ни жаловаться вместе с ними на житейскую скуку и серость, ни мечтать о будущем. Не сможет встречаться с Фабрицио — их связь и без того со временем стала засыхать, а шумный успех Орнеллы и вовсе положил ей конец; Фабрицио тоже кое-что писал и теперь уверял всех и каждого, что только дрянная книга может разойтись в количестве больше трех тысяч экземпляров.

Конечно, всего понемножку. Но главное не в этом. А в самом принципе коммерческой раскрутки. Унизительное занятие. Как будто торгуешь своей стряпней. Да так оно и есть. Из писателя превращаешься в коммивояжера по продаже печатной продукции. Некогда писать что-то новое, если без конца разглагольствуешь о том, что уже позади. По мере того как известность Орнеллы увеличивалась, в ней нарастало до боли острое чувство, что отныне ей будет намного труднее, потому что она станет заложницей сложившегося у публики представления. А она не обладала талантом рассказчика. Лучшие страницы «Кофейного льда», за которые его и полюбили, и по форме, и по содержанию — скорее стихотворения в прозе. Ей уже становилось тошно от препарирующих книгу критиков. Если в дальнейшем она будет писать более или менее в том же духе, на нее посыплются упреки в том, что она эксплуатирует раз найденный прием. Но ничто другое ее не привлекало.

Из Лиссабона она уезжала с облегчением. Следующее рекламное турне, по Скандинавским странам, намечалось только на осень. Предстояло праздное лето в Венеции, а потом — новые, пока неясные планы. Но это хотя бы не мешало писать. Глядишь, наберется что сказать, придет настроение, и все скажется. К тому же неплохо бы привести в порядок квартирку, которую она недавно сняла в старинном доме на Калле Роверето.