Люди зашумели согласно.
Тамам Шуд отпустил его волосы, и Юга смог разглядеть лица собравшихся. Никого не узнал, а Пегого среди них не было.
Люди пялились жадно. Юга опустил забрало — ответил улыбкой, повел плечами, сбрасывая онемение. Тамам Шуд потянул на запястье Вожжи, освобождая Третьего. Сел, скрестил ноги.
Для танца соорудили помост: натянули на круглую раму кожу. Будто великий барабан. Юга прошелся, разминаясь, отдыхая телом и цепляя взгляды, как репьи. Скакнул на кожаный лоб, попробовал ногой. Подхватило перезвоном в ответ, запели дудки из темноты, загудели рожки, защелкали деревяшки, ударили барабаны.
Острее, капканными зубьями вспыхнули огни, обежали помост. Полированная медь вздернутых на шестках тарелок блестела зеркалами, ловила его движения, дарила зрителям.
Юга повертелся, увидел глаза Тамам Шуда. Смотрел тот, не мигая.
Ждал. Знал.
Юга застыл, изогнувшись, вспоминая разученное на берегу, вынесенное, выкраденное подсмотром у Хангар. Теперь он понимал, что делать.
Угадал нужный момент и вошел, как в ночную воду, в нервный, неровный перебой барабанов, рваные вскрики флейты, бликующие отблески железа. Кожа пружинила под ногами, точно подталкивала и двигаться было так легко, легко…
Цепь его Тамам Шуд выбрал из волос, оставил при себе. Шерл лежал, ничем не сдерживаемый. И когда Юга встряхнул головой — потек змеями, темным огнем.
Люди, встретившие танец криками одобрения и свистом, теперь просто смотрели. Лица их были обращены на Юга, рты приоткрыты, щеки стянуты бледностью. Раньше были их взгляды кнутами, были крючьями, а теперь Юга держал их, как поводки собак в строгих, шипами вовнутрь, ошейниках. Никто не мог отвернуться. Никто не хотел.
Убирался один за другим всякий сторонний звук, точно мозаичное полотно обратно разымали.
Ушла ночь; звезды пропали; поле забрали.
Стало — танец, на котором, как на гвозде, все держалось.
Из всей музыки остались сумасшедшая колотьба барабанов да струнный нутряной стон.
Те, кому суждено было умереть сегодня, держали в руках золотые чаши. У остальных же были красные.
Юга натянул поводки — и побежали из открытых ртов нити, сплетаясь, ложась на Юга, как на веретено. Больше, дальше, пока не осталась от приговоренных одна оболочка..
Громко вздохнула флейта, и Юга остановился. Остановил свой карусельный бег и мир вокруг.
Первым ударил в ладоши Тамам Шуд. Его нестройно поддержали оставшиеся в живых. Другие, мертвые, так и сидели, точно куклята.
Юга дышал тяжело, мокрый, будто облитый водой. Волосы лежали на спине, на бедрах тяжелым плащом. Юга потянулся их собрать — скрутил, отжимая от крови.
То, что он танцевал, Витрувием определено было —
Согнулся, открыл рот — кровь хлынула свободным, весенним током, растеклась по барабану. Столько ее было, будто сока в яблоневом саду.
Когда прояснилось в глазах, Юга выпрямился, вытирая сухие губы. Оказалось, что ждет его один Тамам Шуд. Прочие зрители исчезли. Были ли вообще, подумалось вдруг. Во лбу от этой мысли стало горячо и тяжело.
Тамам Шуд протянул руку, взял Юга за локоть и повел с собой. Третий еще туго, тупо соображал, и понял лишь ощущение локуста под собой, а затем в лицо дохнуло свежим ветром.
Шуд помог Третьему сойти на землю и тот поспешно отступил.
Ужаснула мысль: кажется, Нум понимал его лучше всех людей. Наверное от того, что сам человеком не был.
— И все?
Юга встал, увидев за грядой травы лагерь и его сторожевые огни, затем опять сел — ноги не держали. Тамам Шуд ждал терпеливо. Не торопил его, не спешил сам.
Локуста стояла рядом. Белая, долгая, как дурной сон.
Юга открыл глаза — Тамам Шуд наклонился, положил перед ним нечто, обернутое травяным листом.
Поддел ногтем, глянул. Сверкнуло синевой.
— Что это?