ПВТ. Тамам Шуд

С деревом он всегда любил возиться. Говорил — теплое, живое. Руки-де отдыхают. Ум, глаза, сердце веселит. Дятел еще смеялся: мол, Ледоколу нашему баба-бревно в постели не наказание, а мечтание.

Русый коротко выдохнул. Он сам влез в эту разборку, потому что сердце загарпунили.

Опустился рядом, прямо на землю, подобрал привычно ноги.

— Что режешь хоть?

— Вещицу одну, — Ледокол раскрыл ладонь, показал Волохе поделку.

Мягкая древесина медово поблескивала в костряном отсвете. Гладкий шарик, мордочка с ушами, прижатый хвост, кот или заяц, промесный зверь.

— Игрушка?

— Скорее, плацебо, — Михаил улыбнулся вдруг, — Лин, когда волнуется, костяшки на руках грызет. Кожа стесана, ранки воспаленные. Хочу сделать ему парочку таких зверей, чтобы было чем руки занять, если тревожно.

— Затейно, — признал русый.

Задумался, чуть щуря глаза от пыли. Он знал за Лином эту привычку — еще с Башни — но ему и в голову не приходило, что мальчишку нужно от нее избавить.

Помолчал еще и сказал вполне искренне.

— Я рад, что ты здесь, Миша.

Плотников глянул, задержав руки.

— И я рад быть здесь, Волоха.

***

Как бы ни бранились между собой, как бы ни собачились, а враг был — общий. Один для всех.

После, решил каждый для себя. После между собой будем разбираться, кто прав и кто виноват. Сперва чужака от порога общинного дома прогнать.

Разведка донесла: армия человеческая к Нуму примкнула. Будет выводить, сказал Таволга, кусая ус. Срок, отпущенный Тамам Шудом на раздумье, весь вышел.

Судили-рядили в шатре, где места уже едва всем хватало. Говорили Гаер и Солтон, говорил Волоха, за ним — Таволга и Рин. Смотрели на живую карту. Смотрели на Ланиуса, на Второго и Третьего.

Разошлись подле рассвета: ждать, готовиться.

От лагеря-стромы коренного отросли, обособились клычия, заполнились новыми, пришлыми. Росла Пасть, скалилась острыми зубами. Много Хомов встало под руку Башни, но много и в стороне осталось. А случились и те, кто под Нума лег.

Всех запомню, сказал арматор. Всем железа хватит, про всех огонь запасен.

Михаил глаз не сомкнул, лежал, таращился в свод палатки. Слушал шорохи да ночное дыхание Лина. Первый дремал, пристроив в голове от кошмаров страж. Плотников уснуть так и не сумел.

Мысли в голове теснились, замешивались крутым тестом — голове от них делалась тяжело. И рад бы Плотников не думать, да не мог.

Эфор, Мастер, сказала тогда Отбраковкам: «Те, кто пойдут с нами, погибнут. Те, кто останутся — спасутся, но с Хома Полыни не выйдут. Решайте».

У Плотникова сердце щемило от такого выбора. Дети, думал он, они же дети, ничего не видевшие, кроме битв и холода. Отчего так несправедливо, Лут? Лут же только посмеивался.

Пришли же они на истинной корабелле именем Серебрянка. Открылось, что и Лин, и Нил были с ней хорошо знакомы. Но если Оловянный неподдельно рад был встрече, то Нил на слова приветствия оказался неожиданно скуп.

Что между ними случилось, никто не сказал.

***

Серебрянке по-девчоночьи очуметь от радости мешала транспортная форма. Перекидываться ей запретил строгий Иванов с зелеными глазами; почти сразу припас к прайду.

Но со своими мальчиками Серебрянка успела поболтать.

Выросли как, думала. Совсем большие стали. Совсем взрослые.

С Юга о Башне словом не перемолвилась, как сговорились. Видать, ему в полон куда хуже пришлось. Странное дело, теперь с Третьим Серебрянке трещать было легче, чем со Вторым. От красоты Юга даже у нее дыхание подрубало, а ведь свычна была, видела не раз… Серебрянка похвасталась ему и арфой, и боками, и рулем высоты, и хвостовым оперением — а Юга с видом знатока осмотрел и оценил.

Рассказывал, как на Еремии ходил с Ивановыми, а Серебрянка жадно внимала.

Выпь больше стоял в стороне, молчал, смотрел на них обоих. Слушал. Тянуло от него новым: цепко взнузданной, сдерживаемой силой, укрощенным огнем…

Опасностью.

***

— Гаер хочет — Великого Слепого вывести, — говорил Выпь негромко, — чтобы разом все ловушку прозреть, все хитрости Нума.

— Ну а ты что? — зевнул Юга.

Потянулся. Выпь разбирал ему волосы. Пропускал пряди между пальцами, точно мыслил плетево творить. В цепном стяжении нужды после рокария не стало. Юга же от змеи звеньевой избавляться не спешил — привык пользовать как оружие.

Ты покамест своим косичкам не хозяин, не указ, однажды сказал рыжий Гаер.

Теперь иначе было. Шерл Юга повиновался. Шерл только вид имел и форму — волос. По сути, по природе своей, вмещал он в себя всю память Третьих. Юга то знание до себя не допускал. Держал плотиной. Утонуть, захлебнуться, себя потерять — не мог. Не хотел.

Второй осторожно сплел косу, стянул веревкой.

— А я говорю — рано. Пока рано. Тамам Шуд не глуп. Всех и вся не покажет. Постарается и нас узнать…

— Гаер сразу с козырей идет, — фыркнул Третий, — такая натура.