Пыль

Они вместе с Климом вышли из землянки. Туман. Ветер менял тени леса местами. И опять, как в калейдоскопе, рухнуло тяжёлое небо на землю и лёгкие сухие травинки бросило вверх, они отдавали холоду своё промёрзшее нутро, будто холодный чай, который можно вдыхать. Мягкий воздух жидок и в то же время наполнен ароматом смол со сломанных деревьев.

– Туда тебе, – указал старик на пролесок, за которыми змеино шипели шинами автомобили, неслись, сигналя друг другу, перестраиваясь по обочинам в своих шашечных боях. – Дай Бог, свидимся, только уже не случайно. – И старик побрёл к себе, а Клим, ускорив шаг, вышел на трассу.

Он включил телефон, вставил карту, открыл приложение такси. В приложении его место было отмечено. Он заказал поездку до города и стал ждать.

Такси остановилось. За рулём был рязанский водила, который его сюда и привёз.

– О, здорово, местный! – поприветствовал он. – Как прогулка?

– Привет, – ответил Клим. – Нормально, в целом.

Они поехали. Водила периодически вглядывался в зеркало на Клима.

– Так вы знакомы? – наконец спросил он.

– С кем?

– Так парнишка постоянно именно меня заказывал. Доезжал до места, где ты вылез, и уходил. Потом вечером обратно его вёз. Что у вас там? Партизанский схрон? – он потряс своё тело смехом. Затрясло и автомобиль, повело, но тот умело выправил его, будто своё дутое тело, к которому прилагалась этакая вездеходка.

– А давно он сюда приезжал? – спросил Клим.

– После тебя сразу. А я ему говорю: «Остановку тут надо ставить и маршрутку пускать!» – опять хохот потряс салон.

– А обратно?

– Не, обратно пока нет.

– Слушай, а парень тот, как он тебе? – спросил Клим.

– Да, какой-то нервный, но вежливый.

Климу больше не хотелось говорить. Он прижался лицом к стеклу, смазав изображение. Казалось, что из леса выходят по их пути змеи с шелушащейся корой калеченных деревьев, зеркала болот с выдавленными насильно каблуками уступов, ключицами перегнивших веток, далее – пролесками и громадными муравьями наползающих на солнце кустарников.

Водила протянул визитку:

– Вот, вызывай, будешь в этих местах, дешевле обойдётся, как постоянному клиенту. Меня Василий зовут, – он протянул руку, похожую на резиновую перчатку, вставшую над банкой забродившей браги.

– Клим.

– Клима клином вышибает, – он опять принялся хохотать, похлопав по плечу пассажира. – Не обижайся. Тебе куда в этот раз?

– Домой. – Клим назвал адрес.

Дома, как всегда, царил беспорядок. Вечные уличные ветра надували шторы грязным пузырём. Прожжённый окурками линолеум выгибался наружу и извивался узорными закорючками. Шуршали сквозняком: обрывки этикеток, разноцветные стикеры, колбасная кожура. С полок удивленно выглядывала грязная посуда. Журнальный столик в испуге жался к кушетке. На нём пепельница. В ней, словно вросшие в золу пни, торчали короткие окурки с прикушенными концами. На полу разбросан пластик и алюминий, судорожно помятый, как свет в комнате. Клим щёлкнул выключателем: стало ещё грязнее. Заляпанная лакированная мебель поймала обмылок лампочки.

Он нашёл свой мобильный, сел на кушетку, набрал на работу:

– Я заболел. До конца недели возьму за свой счёт… совсем плохо… нет, в больницу не дойду, отлежусь дома… хорошо. – Сбросил.

Теперь можно выспаться. Клим выключил свет, не раздеваясь, повалился на проваленную кушетку, так же прожжённую местами, и закрыл глаза. Веки прозрачно налились красным туманом. В голове гулял тихий шёпот искажений окружающих звуков, преобразуя их во что-то знакомое и членораздельное, в музыку, отмеряемую примитивными ритмами. Мозг заполнило каким-то сюжетом, то ли происходившим когда-то и забытым, то ли происходящим не с ним, сопровождаемый резким запахом, знакомым, как этот сюжет.

Вдруг по всему телу пробежала судорога и необъяснимая паника. Эти образы и запахи застряли в сознании. Их хотелось стряхнуть, как градусник, как что-то инородное, но они накатывали снова, и казалось, что сейчас Клим или сойдёт с ума, или останется с этим навечно. Он открыл глаза и сел на кушетку. Его повело в сторону. Он повернул голову, будто вороша своё сознание, которое не могло зацепиться за реальность и прибывало в нём по ошибке. Не много погодя он рванулся к рюкзаку, достал флягу и крупными глотками запил это состояние, будто нажав аварийную кнопку сбоившего механизма. Сброс.

Со всех сторон давило какой-то плесневелой тоской. Захотелось заплакать или закричать так, чтобы кровь пошла горлом, вымывая из себя эту пыльную мышь, скребущую нутро. Находиться здесь стало невыносимо. Всё напоминало об одиночестве, тревоге, траурной грязи тишины. Копить молчание до конца недели сулило новые приступы депрессии.

Клим снова достал флягу, глубоко отхлебнул. Привычное мурчащее тепло разлеглось и распушилось внутри. Выдохнул. Затем взял телефон и начал звонить всем подряд, без разбора. Хотелось говорить, действовать, только не оставаться в этом оглушенном безмолвием пузыре.